Бледный король - Дэвид Фостер Уоллес

что его от них не мутит… Вообще-то он один раз сказал, что если послушать эти песни и заменить в них «ты» на «я», то, типа, поймешь, что реально они поют об утрате какой-то частички себя или предательстве себя снова и снова из-за того, что, как они думают, от них хотят другие, пока просто не умирают внутри и уже даже не знают, что значит это «я», – и оттого теперь могут думать об этом «я» и почему чувствуют себя такими мертвыми и печальными, только если будут думать, что им нужен кто-то другой и что они не могут жить без него, этого кого-то другого – что, по совпадению, в точности ситуация крошечного ребенка, что если его никто не держит, не кормит и никто о нем не заботится, он умрет, вполне буквально, что, как он сказал, реально не такое уж и совпадение.

Лоб Дриньона самую чуточку наморщен от размышлений.

– Я запутался. Эд в лифте объяснил истинный смысл песен в стиле кантри-энд-вестерн? То есть ты рассказала ему о текстах и теперь поняла выраженные в них чувства?

Рэнд кого-то ищет взглядом – возможно, Бет Рэт.

– Чего? Нет, это было уже потом.

– Значит, вы все-таки увиделись, после лифта.

Рэнд поднимает ладонь тыльной стороной, показывая кольцо.

– О да.

Дриньон говорит:

– Есть ли какая-то дополнительная информация, чтобы я все это понял?

Рэнд одновременно рассеяна и раздражена.

– Ну, что он, очевидно, не умер, Мистер Эйнштейн.

Дриньон вращает пустой стакан. На его лбу – неоспоримая морщинка.

– Но ты столько описывала конфликт между признанием в любви и своими истинными мотивами, и как ты расстраивалась и переживала из-за перспективы никогда больше с ним не увидеться.

– Да мне же семнадцать было, господи. Ныла по поводу и без. Приехала домой, поискала в телефонном справочнике – и вот он пожалуйста, в телефонном справочнике. Его жилкомплекс был, типа, в десяти минутах от меня.

Губы Дриньона – в искаженном положении, как у человека, который хочет что-то спросить, но даже не знает, с чего начать, и обозначает это лицом, а не вслух.

Рука Рэнд поднята, подавая какой-то сигнал Бет Рэт.

– В общем, так я с ним и встретилась.

§ 47

Тони Уэр стояла у таксофона на окраине парковки. Аппарат был не в кабинке, а просто на столбе. Она оперлась на капот своей машины, блестевшей. Над задним сиденьем показалась морда одной из ее собак; когда она сурово на нее глянула, та снова скрылась. На переднем сиденье лежал десяток стандартных трехкилограммовых кирпичей, каждый – с открыткой с оплатой за возврат от разных продавцов. Тони была женщиной стандартного роста, чуть бледнее светлого, в брюках и весеннем бежевом пальто, хлопавшем на ветру. Мужчина на другом конце провода повторял ее заказ – сложный и включавший несколько метров медных труб № 6, нарезанных под углом на десятисантиметровые отрезки; угол разреза – 60 градусов. У этой женщины было двадцать разных голосов; все, кроме двух, – добрые и приятные. Она не прикрывала трубку от ветра, давала ему свободно реветь. У всех есть подсознательные телефонные привычки; ее – смотреть на кутикулы свободной руки и ощупывать их по очереди большим пальцем той же руки. На парковке магазина были четыре женщины, в просвете между рекламой оптового пива на витрине – бюст кассирши. Две женщины стояли у бензонасосов; еще одна дожидалась в коричневом «гремлине», когда насос освободится. На их волосах были пластиковые пленки от ветра. Тони пришлось подождать, когда оптовый продавец стройтоваров подтвердит ее кредитку, то есть магазин не мог себе позволить даже четырехчасовой люфт для заказа, а значит, на них можно было повлиять. Все люди быстро и подсознательно анализируют любой социальный смысловой объект, который встречают. Важный момент одних анализов – страхи и потенциальная угроза каждого нового факта; других – сексуальный потенциал, доходный потенциал, эстетическая градация, показатели статуса, власти и/или подверженности доминации. Анализы Тони Уэр, тщательные и детальные, рассматривали только одно: можно ли на объект повлиять. Ее волосы выглядели серовато-светлыми – или такими суховато-светлыми, что чуть ли не серые в некоторых видах освещения. Когда люди выходили, ветер с силой налегал на дверь; она наблюдала, как его мощь влияет на их лица и на мелкие бессознательные защитные жесты, когда они пытались закутаться и одновременно быстро идти. Было не очень холодно, но из-за ветра ощущалось, что холодно. Цвет ее глаз зависел от линз. Номер кредитки, который она назвала по телефону, принадлежал ей, в отличие от имени и федерального номера удостоверения. Обеих собак звали одинаково, но они безошибочно понимали, кого она зовет. Ее любовь к собакам превалировала надо всеми остальными переживаниями и определяла ее жизнь. Голос, который она выбрала для работника «Баттс Хардуэйр», был моложе, чем у нее, подозрительно инфантильный, отчего торговцы с более утонченными эмоциональными вкусами, чем к простой эксплуатации, чувствовали себя по-отечески – одновременно снисходительно и ласково. Что она сказала, когда ее заказ подтвердили: «Супер. Просто супер. Йе-е», – с «йе-е» в виде констатации, а не восклицания. Из-за этого голоса слушатель представлял себе кого-то с длинными светлыми волосами и джинсами-клеш, кто склоняет голову набок и произносит даже утверждения с вопросительной интонацией. Она почти все время играла на этом лезвии ножа – создавала ложное, но тем не менее конкретное и жестко управляемое впечатление. Почти как искусство. Дело был не в разрушении. Как общий заказ звучал скучно, так и хаос скучный: в беспорядке нет информации. Кассирша встречала каждого клиента прохладной улыбкой и заводила короткий диалог. Тони Уэр дважды за последние три года участвовала в расследовании по магазину, который назывался «БЫСТРО-И-ПРОСТО» – с символом, подозрительно напоминающим Большого Мальчика из «Бобс Биг Бой», – и одной из первых заправок у межштатного шоссе отказался от насосов с обслуживанием и пристроил маленький магазинчик с сигаретами, газировкой и хламом для Быстрой Остановки. Они феноменально зарабатывали и каждый год выделялись местной формулой DIF; но были чисты, выездной аудит считался тратой зарплаты, их чеки всегда бились, в бухгалтерии творилось слишком много бардака, чтобы она показалась поддельной, хозяин был христианином-пятидесятником и уже начал стройку новой, как выражался Бондюран, Съездной Опухоли на втором съезде с 74-го и участвовал в аукционах на два других участка.

У нее были два домашних телефона, громоздкий мобильник и два офисных расширения, но для личных дел она пользовалась таксофонами. Она не была ни красавицей, ни уродиной. Не считая некой анемичной напряженности в лице, ничего не привлекало, не отторгало, не выделяло ее