Опасные видения - Коллектив авторов

Мы, дети во дворе, постоянно говорим о взрослых гадах. Ведь раньше они нас любили. А потом что-то случилось, и они забыли, как думать.

Наверно, и я забуду. Вырасту, как они, и ничего из этого не вспомню. Я уже многое забыл. Было время – так давно, что я практически не помню, – когда мама с папой меня любили. Еще в самом начале. Но, наверно, и это они делали по книжке. Тогда было лучше, но я столько всего забываю. Значит, и это все забуду. Ведь я еще на самом деле не я. Меня еще формируют.

Сейчас я много думаю про людей в Индии. Сам не знаю почему. По-моему, было бы правильно поставить им стол и накормить. По-моему, это было бы хорошо. Но, наверно, когда мне станет интересно во всем разбираться, я так думать уже не буду. И наверно, просто все забуду. Я все еще стою тут, плачу у выдвинутого ящика с целым странным миром всяких штук. И наконец-то до нее достучался.

– Да что ты хочешь-то?

Уже поздно узнавать, есть там конфета или нет. Всегда поздно. Она никогда не проводит со мной время и не смотрит вместе со мной, что там есть. Уже поздно узнавать, для чего эта штука, которая ни для чего. Я так долго плакал, что мне стало нехорошо, и я не могу остановиться.

– Да что ты хочешь-то?

Хочу уже начать забывать, например, что они со мной делают по ночам, иногда, чтобы сформировать характер. Не представляете, как ужасно хочется это забыть. А ведь еще так долго ждать, так долго-предолго ждать. Иногда даже не знаю, дотяну ли. Надо поторопиться и начать забывать.

– Я хочу, чтобы мне скорее стало четыре!

Послесловие

В рассказе «Из государственной типографии» я пытался спроецировать такое будущее, в котором в ходе образования в детей вселяют ужас, чтобы создавать более творческих личностей. Пожалуй, почти так мы всегда и делали, если вспомнить наши страшные сказки про ведьм, гоблинов, злых духов, угрозу ада. На мой взгляд, дети – это наш самый важный продукт, с ним надо обращаться аккуратно; но, в общем, чтобы услышать историю будущего, достаточно всего лишь прислушаться к речи детей.

«Край великих коней»

Предисловие

Посмотрите в окно. Что вы видите? Бандитские разборки на углу, где подростки пытаются пырнуть друг друга в лицо церковными ключами; точильщик ножниц с разноцветной тачкой и звенящими колокольчиками; стрижет газон толстая тетка в цветастом платье, слишком коротком для ее пухлых ног; пожар в доме с детьми, запертыми на пятом этаже; бешеный пес, вцепившийся в ногу разносчика брошюр адвентистов седьмого дня; назревающий расовый бунт вокруг грузовика с динамиками. Все сразу или по отдельности? Чтобы описать неклассифицируемое, особые наблюдательные способности не нужны. Но теперь посмотрите опять. Что вы видите? Что там видите обычно? Пустая улица. А вот теперь – опись:

Бордюр, без которого машины заезжали бы на газоны. Почтовые ящики, без которых наш мир был бы куда меньше. Телефонные столбы и провода, без которых прекратилась бы вся коммуникация. Канавы, стоки и канализационные люки, без которых нас бы затапливал каждый ливень. Асфальт, без которого ваша машина не протянула бы на щебенке и месяц. Ветер, без которого, ну, скучнее день. Что все это такое? Это очевидное. Настолько очевидное, что уже невидимое. Сколько пожарных гидрантов и почтовых ящиков вы сегодня прошли? Ноль? Вряд ли. Вы прошли мимо десятков, просто их не видели. Это невероятно ценные, абсолютно необходимые, совершенно забытые основы правильно организованного общества.

Спекулятивная литература – это тоже маленькое общество. В нем есть очевидные яркие обитатели. Найт, Шекли, Старджон, Брэдбери, Кларк, Воннегут. Мы их видим и замечаем, знаем, кто они такие. Но общество не жило бы даже наполовину так хорошо без тихих писателей – тех, кто выдает историю за историей, не халтуру, а превосходные вещи, раз за разом. Такие, о которых, дочитав, задумываешься и говоришь: «А хорошая вещь». И тут же забываешь, кто автор. Может, саму историю еще потом вспомнишь. «Ах да, была такая про… – И потом наморщишься и скажешь: – Как же звали автора? Он еще много что писал, ну знаете, неплохой писатель…»

Это проблема накопления. По отдельности каждое произведение – совершенство. Но почему-то они никогда не складываются в единое целое, в портрет писателя, в творческий путь. Такова печальная, но очевидная истина о месте Р. А. Лафферти в спекулятивной литературе.

Он значимый человек, его работы – высший пилотаж. Не просто умелая литература, а неподдельно образцовая. Он пишет… сколько уже лет? Больше шести, но меньше пятнадцати? Ну что-то в этом роде. И все-таки редко кто его вспомнит, когда фанаты собираются обсуждать Писателей. Хоть он много раз светился в антологиях, неоднократно попадал в «Лучшую НФ года» от Джудит Меррил, дважды – в антологию «Лучшее в мире» от Терри Карра и Доналда Уоллхейма, побывал почти во всех фантастических журналах. Человек-невидимка. Исправим эту ошибку здесь. Рафаэль Алоизиус Лафферти выйдет вперед, заговорит, объявит о себе – и вы прочитаете очередной его сверхблестящий рассказ. И, черт возьми, в этот раз не забывайте!

Передаю слово Лафферти: «Я – не обязательно в данном порядке – пятидесятиоднолетний мужчина, холостяк, электроинженер, толстяк.

Родился в Айове, переехал в Оклахому в четыре года, прожил здесь всю свою жизнь, не считая четырех лет в армии. Еще один год – на госдолжности в Вашингтоне. Единственный колледж, где я учился, – пара лет на вечернем отделении в Университете Талсы, в основном учил математику и немецкий. Я почти тридцать лет работаю с электриками, в основном как закупщик и специалист по ценам. Во время Второй мировой войны служил в Техасе, Северной Каролине, Флориде, Калифорнии. Австралии, Новой Гвинее, Моротаи (Голландская Ост-Индия, ныне – Индонезия) и на Филиппинах. Я был хорошим штаб-сержантом и когда-то довольно неплохо знал малайский pasar[159] и тагалог (Филиппины).

Что люди говорят о себе? Никогда – важное. Несколько лет я был алкоголиком, завязал шесть лет назад. После этого остался вакуум: когда отказываешься от компании интересных собутыльников, отказываешься от колоритного и фантастического. И я решил заменить их научной фантастикой. Однажды я прочитал один журнал для писателей, и мне с чего-то в голову взбрела несусветная