Гений АвтоВАЗа - Анатолий Евгеньевич Матвиенко

Вместо наивно ожидавшегося «чистосердечного раскаяния» Оксана рявкнула напоследок:

— Убирайся! Но учти: никто и никогда меня не бросал. Даром тебе не пройдёт.

Пока катил домой, чувствовал пустоту потери… и облегчение. Всё же треть века жил в постсоветской России. Это советскому времени соответствовали строки: любите, девушки, простых романтиков, отважных лётчиков и моряков. Хотя бы — гонщиков. Новой эпохе более подходили рассуждения: чтоб любить такие ноги, нужен белый «кадиллак» и толстый банковский счёт. Следовательно, не имеющий ни смокинга, ни фрака, ни «кадиллака», а на счету всего лишь чуть более тысячи рублей, слёзы, я не мог поверить в серьёзность происходящего. (Использованы неточные цитаты из песен В. Сюткина и А. Еромолина). Столь декоративные дивы уместны под руку с олигархами, Серёга Брунов знает свой шесток. Обломилось отведать сладенького, когда дива решила поразвлечься с более молодым, и спасибо на том.

На следующий день, в среду, нас чествовали: директор крепко жал руки каждому, включая штурманов и технарей команды, каждый получил премию в размере двойного оклада, я — дополнительную грамоту за рацухи с подвеской и смазкой распредвала. Всё это — в актовом зале под грохот торжественной музыки, в присутствии администрации. Для массовки в публике сидели девочки из бухгалтерии, в том числе та, симпатичная, с круглой мордашкой и острым язычком.

Неизбежный поход в бухгалтерию дал прекрасную возможность подкатить, тем самым смыть пренеприятный осадок… понятно от чего. Лучшее лекарство от женщины — другая женщина. Я сделал вид, будто чего-то не понял в квитанции на перечисление премии, уронил бумажку ей на стол и спросил: всё ли здесь правильно, проверьте, окажите любезность.

— Вам причитается 680 рублей премии за победу и 350 за рацпредложение, чемпион. Завтра будут у вас на сберкнижке. Что непонятно?

— Только одно! — я опустил голову к ней вплотную и шепнул: — Согласитесь ли отметить премию со мной?

Обернулась, расширила глазки. Не мисс Тольятти, оставленная на Лесной, но хорошенькая, личико мягкое, щёчки с ямочками, жгучая брюнетка с хитрым карим взглядом. Фигурку оценил только сзади и издали, когда бухгалтерши покидали актовый зал. Стройная, хоть не тростиночка, с выпуклостями где надо, ножки ровные, щиколотки тонкие, вполне-вполне.

Подмигнул, она кивнула. Написала на бумажке телефон и имя «Лиза». Иветта, Лизетта, Мюзетта и ещё кто-нибудь, вся жизнь моя вами согрета. Или что там пел Андрей Миронов в «Соломенной шляпке»?

Следующий день, четверг, что-то этим летом не люблю четверги, начался как обычные трудовые будни, а после обеда превратился в тихий кошмар. В пять, после смены, собрались в цеху на открытое комсомольское собрание, оно же товарищеский суд, на повестке дня лишь один вопрос: об аморальном поведении комсомольца Брунова. Повод — письмо из горкома на имя генерального, спущенное к нам с визой начальнику цеха «рассмотреть по существу дела сегодня же и доложить». Я успел метнуться к машине, прихватив сумку с дешёвым кассетником «Весна».

Парни были за меня, но тон задавал ответственный товарищ Коротченя из парткома завода с орденскими планками, ветеран внутренних войск МВД, которому давно пора на покой, но, как ему показалось, партия шепнула на ухо: ты нужен в рядах строителей коммунизма.

Если кратко, в бумаге горкома утверждалось: комсомолец Сергей Брунов вступил в аморальное внебрачное сожительство с гражданкой Оксаной Востриковой, совратил, обещал жениться, но обещания не сдержал и бросил её, узнав, что та забеременела. Поскольку по лимитам горпромторга ей предоставлена отдельная квартира и оплачены курсы делопроизводства, данная сотрудница исполкомовской структуры считается дорого обошедшимся кадром, выбывающем из общественно-полезной деятельности на время декрета из-за безответственного и распутного поведения Брунова.

— Что скажешь, комсомолец Брунов? — вопросил Коротченя, отчего-то перескочив сразу на «ты».

— Скажу. Летом прошлого года директор горпромторга Тольятти товарищ Лев Иосифович Гринберг пригласил упомянутую вами Оксану Вострикову из Москвы на место своего личного секретаря, выбил ей однокомнатную квартиру и посещал еженедельно по четвергам в 19−00, в тайне от законной супруги.

— Что ты себе, позволяешь, мальчишка! — взревел Коротченя. — Вздумал грязью облить уважаемого товарища и честную девушку?

Испугал ежа голой жопой… Я не моложе его, на самом деле. И повидал не только советскую эпоху, но и лихие девяностые, и последующие четверть века, когда для выживания требовалась большая зубастость, чем в этом аквариуме. Поэтому, не повышая голос, обратился к комсоргу цеха.

— Пётр Петрович! Товарищ Коротченя — не член нашей комсомольской организации и всего лишь лицо приглашённое. Попрошу обеспечить, чтоб он меня не прерывал и мне не тыкал, я с ним на брудершафт не пил и не намерен.

Наверно, зря так. Дедок начал наливаться красным, будто ему на макушке открутили пробку и начали заливать внутрь башки томатный сок.

— Да кем ты себя возомнил, щенок…

— Оскорбление прошу занести в протокол. Буду жаловаться. Копию протокола прошу предоставить после заседания.

Партиец замолк, но не от осаживания комсоргом, а потому, что просто растерялся. Сидел, открывал и закрывал рот, демонстрируя стальные протезы, спасибо — больше пока не встревал.

— Продолжайте, Сергей, — нехотя промямлил Пётр Петрович. Или просто Петька в обиходе, всего-то 26 лет, такой же как я инженер.

— Вострикова забеременела от Гринберга, познакомилась со мной прямо на улице около Дворца культуры и отдалась на первом и единственном свидании. Затем обвинила в отцовстве, хоть я принял самые надёжные меры для предотвращения беременности. Если уж лезете в мою личную жизнь, поясню: презерватив. Он не порвался и не соскочил.

— Гадость… Пошлятина… — прорезался дедок. — Да таких как ты, лагерную пыль, я пускал в расход без суда и следствия… Да и сейчас могу!

О, служил не просто во внутренних органах, а в ГУЛАГ НКВД. Если у меня что-то шевелилось вроде терпимости и уважения к сединам, как ветром сдуло. Припомню.

— Секретарь, занесите в протокол. Мне понадобится доказательство в милицию, угроза убийством — это статья.

— Серёжа, можешь писать заявления куда хочешь, — устало сказал начальник цеха. — Тут всё просто как три гвоздя. Или ты прямо сейчас заявляешь, что осознал ошибку, признаёшь отцовство и завтра подаёшь заявление в ЗАГС с гражданкой Востриковой, или мы заносим в протокол, что не желаем тебя видеть в нашем коллективе по моральным соображениям и ходатайствуем об увольнении с завода. Говори: ты — отец?

— Нет. И по советским законам это собрание не имеет права признать меня