Второй - Сергей Артурович Медведев

– Не бойся, отец, Лиду батьковну не трону. Мы ж теперь соседи. Я за соседей кому хочешь горло перегрызу. Люблю грызть горло. Медом не корми, дай горло перегрызть. – Коля широко открыл рот. – Просто людей давно не видел. Живых… Я ж военный пенсионер. Я алкоголик, да, но свою меру знаю. Не надо ничего нести. Вот если бы твоя жена принесла мне луковицу, я бы показал вам фокус. – Коля говорил быстро и не очень разборчиво.

Лида принесла луковицу, Николай выпил рюмку самогона, откусил половину луковицы и побрел домой, напевая на мотив «Интернационала»: «Любому глотку я перегрызу, любому, любому».

– Может, так оно и лучше, с соседями, – подумал Виктор, ложась спать, – говорит, глотку за нас перегрызет. Думаешь, Лид, перегрызет?

– Лишь бы он нам по ошибке не перегрыз. Думаю, надо шкаф к двери придвинуть, мало ли что. – Лидка легла спать не раздеваясь. Даже калоши с носками не сняла.

В дневнике на следующие утро Виктор записал: «Теперь мы живем с соседями. О себе Николай почти ничего не рассказывает. Говорит, что убил пятнадцать человек. Но без подробностей. Иногда лучше не знать ничего о человеке. Мы должны судить о людях по их поступкам или по отсутствию таковых. Причем по поступкам, совершенным в нашем присутствии. Коля – фокусник, может съесть луковицу. Мог бы я стать фокусником? Если бы моей жизни угрожала опасность – безусловно».

Спустя месяц после первой записи Виктор Сергеевич посвятил Николаю еще одну.

«Николай стал нам доверять и теперь говорит без умолку, рассказывает о себе удивительные вещи. Его отец был военным, который погиб на испытаниях снайперских винтовок. Николай захотел пойти по его стопам, но очень быстро разочаровался в военной службе, почувствовал себя пацифистом и подал заявление на увольнение.

На что ему сказали:

– У нас вход рубль, да выход – два. Так бы все уже давно убежали. Кого ни спроси – пацифист. Но для тебя мы сделаем исключение, в память о погибшем отце. Никто не хочет ехать на курсы палачей, вот ты поезжай, закончи их, приведи пару приговоров в исполнение, и свободен. Чисто для галочки. Людей расстреливать не надо, достаточно кошек и ворон. У нас же мораторий на смертную казнь. На пару месяцев буквально. Типа, сдашь устный экзамен по физкультуре. Сдашь, и свободен.

Делать нечего, поехал.

Преподавал на курсах Михаил Яковлевич Косыгин по кличке Мишка-нож. Мишка был профессиональным киллером, одним из лучших в стране, его осудили в 2008 году за убийство пяти человек. А чтобы ценный опыт не был утрачен, Мишку обязали читать лекции военным.

Коля говорит, что прослушал цикл лекций Косыгина „Убийство подручными средствами“ и понял, что убить можно чем угодно, даже скрепкой. Даже грубым словом, сказанным вовремя.

По словам Николая, утопить человека можно даже в кружке.

Но главное, что понял Николай, убивать надо с любовью, чтобы потом не чувствовать угрызений совести. Ведь все, что вы делаете, вы должны делать с любовью. Надо полюбить свою жертву всем сердцем, понять, что лучший для нее выход – это смерть, которая и так неизбежна.

Много сторонников и у другой теории – представить себя в предлагаемых обстоятельствах. Вы, скажем, Спартак, а жертва – Гитлер. Раз, и все. Или вы Гитлер, а жертва – еврей.

Коле понравилась учеба, и он решил остаться на службе. Его даже командировали в Северную Корею на практику. Там он приводил в исполнение расстрельные приговоры. В Северной Корее нет моратория на смертную казнь».

14. Коля против Леонидовых

Колины слова про контузию, судя по всему, оказались правдой. На крыше дома Николай водрузил черный флаг с черепом и костями. Соседям он объяснил:

– Надо как-то пометить свой дом. Чтобы всем сразу было понятно, кто здесь живет. Флаг обязательно должен быть, но не красный и не белый. Это цвета из прошлого. Черный – это цвет будущего.

Иногда Николай пропадал неделями. Однажды прикатил тачку с холодильником, компьютером и телевизором.

– Может, когда-нибудь свет дадут. А тачка хорошая, нужна? Бери! Мы же соседи.

Виктор взял тачку.

– Бери и телевизор, смотри, какой красивый.

В конце концов Коля встретился с Леонидовыми. Рано или поздно это должно было произойти.

Леонидовы доедали кролика на кухне Петровых, когда появился Коля. Он держал в руках початую бутылку самогона.

– Добрый всем вечер, соседи.

Вадик и Алексей переглянулись, но ничего не сказали, оглянулись на автоматы, висевшие на стульях.

Коля продолжал:

– Тяжелый был сегодня день. Не правда ли?

Вадик молча налил себе полный стакан самогонки, и в бутылке ничего не осталось.

Вадик усмехнулся:

– Спасибо за угощение, сосед.

Вадик выпил.

Коля, не говоря ни слова, выстрелил из револьвера Вадику прямо в лоб. Неожиданно и быстро. Как будто показал фокус.

– Мужик, ты чего? – только и успел произнести Алешка. Дотянуться до автомата он не успел.

– Не волнуйтесь, Виктор Сергеевич, я уберу. – Коля выволок из кухни два трупа. – Где тут у вас кладбище, друзья? Отнесу пацанов.

– Мы сами, Николай. – Лидка вышла из кухни с топором. – Витя немного поработает над материалом. А то никакого кладбища не хватит. А место надо экономить.

Как-то раз Николай вернулся на черном «БМВ»:

– Хорошая машина, такие сейчас не делают. Брошенная в поле стояла.

– А если у нее есть хозяин? – спросила Лида.

– Ночью брал. Никто не видел. А если видел, то ему же хуже, – пошутил Николай.

Погода в те дни стояла дождливая, и проследить путь «от поля» к дому Николая было нетрудно.

На следующую ночь Петровы слышали перестрелку. «БМВ» исчезла. А утром Николай пришел в гости к Петровым с перевязанной рукой.

– Ранение навылет. Пустяки. У всего есть своя цена. «БМВ» напрокат обошелся мне в сквозное ранение. Разве это дорого?

– Главное, не переплатить, – заметил Виктор.

– Ты, отец, философ. Философу жить легко. Философы не торгуются, им все по барабану. А мы еще поторгуемся. Мы назначим всему свою цену. И заплатим, если потребуется.

– Если потребуют, – уточнил Виктор Сергеевич.

– Точно, отец. Дай я тебя расцелую. – и, не ожидая согласия Виктора на поцелуй, трижды чмокнул его в губы. – Извини, утром целую луковицу съел…

Виктор записал в дневнике понравившуюся ему фразу: «Философы не торгуются». Но философ ли он сам? И готов ли он к жизни отнестись философски, вообще не думая о цене за билет? Формулировка Виктору понравилась.

В конце лета Николая убили. Накануне убийства Петровы