Штурмовик из будущего-4 - Дмитрий Валерьевич Политов

снаряды с гранатами делают. Госпиталей навалом. Тут ведь до войны знаменитая здравница была, курорт с минеральными водами. Так вот на его базе теперь раненых лечат. Кстати, их в городе тоже прилично гуляет. Особенно из тех, что на поправку идут. Над ними школьники шефствуют, организуют досуг по мере возможности. Аэродромов разного назначения несколько штук, кроме нашего — центрального. Есть и учебные, и сил ПВО.

— Ничего себе! Богато, — поразился экспат. — А я как-то закрутился, не выбирался покуда и, выходит, не видел вокруг ни черта. Ладно, значит, вечером сходим на спектакль, наверстаем упущенное. А заодно и город посмотрим.

— Надо бы пораньше выдвинуться, — обеспокоился Прорва. — И погладиться-почиститься не помешало бы.

— Успеем.

В фойе театра, куда друзья пришли заранее, с солидным запасом по времени, кипела жизнь. Горожане, военные из местного гарнизона, легкораненые — кого здесь только не было.

— Народищу-то, народищу, — невольно присвистнул Рыжков. — Знаешь, отвык я что-то от толпы, как-то неуверенно себя чувствую, — пожаловался он экспату, нервно оглядываясь. — И погоны не у всех, поди, разбери, кто перед тобой? Не, в армии все же проще.

— Не боись, держись меня, разберемся, — подбодрил товарища Дивин. Для него все вокруг выглядело достаточно убого, не чета пышным имперским приемам. Вот там гостей и впрямь всегда было полным полно. И окажись на таком мероприятии Прорва, то, голову на отсечение, испытал бы настоящий шок.

— Глянь, неужто Карманов? — толкнул приятеля Рыжков. — С кем это он, не наша ли метеоролог, часом?

Григорий обернулся. Ишь ты, в самом деле, расфуфыренный и надутый от важности, как индюк, полковник важно шел через толпу, ведя под руку старшего лейтенанта Круминя. Девушка сменила военную форму на красивое синее платье с кружевной отделкой в горошек и щеголяла — чудо чудное по нынешним временам — лакированными изящными туфельками на невысоком каблуке. Видать, решила пожалеть самомнение Карманова — тот был несколько ниже своей спутницы. Блондинка весело улыбалась, поглядывая по сторонам с явным превосходством. Еще бы, на фоне достаточно просто и бедно одетых местных девушек она смотрелась настоящей королевой.

— Отойдем, — потянул экспата за рукав Прорва. — Ну его к черту, урода этого. Не хватало еще из-за него вечер угробить. О, буфет! Пошли папирос купим, а то у меня от пайковой махорки уже изжога начинается.

Рыжков придирчиво изучил не слишком богатый ассортимент табачной продукции на прилавке под тихое недовольное ворчание стоявших в очереди и, в конце концов, купил себе две пачки «25 лет РККА».

— Глазовские, — удовлетворенно улыбнулся он. Достал из кармана портсигар и принялся перекладывать в него папиросы. — Представляешь, пришлось недавно умельцам из ПАРМа мундштук заказать, — жаловался он попутно экспату. — Без него неприятно в рот табак брать, да и пропадает его изрядно.

— Что так?

— Качество хромает, — печально вздохнул Прорва. — Привозят херню какую-то, не поймешь даже сразу, что в пачку напихали. Положено двадцать пять папирос в день летчикам выдавать, но пойди их еще получи! Вот интенданты выкручиваются и по двадцать пять грамм табаку взамен норовят всучить. А что это за табак? — он безнадежно махнул рукой. — Помнишь, как в нашем полку его остряки называли? «Матрац моей бабушки», «Вырвиглаз», «Прикури фашисту». Знаешь, с недавних пор мода на трубки пошла. Особенно трофейные. А что, курительный табак для них стали изготавливать. «Флотский», «Сигарный», «Капитанский»…говорят, вроде бы и «Беломорканал» в рассыпном виде есть. У нас теперь даже бойцы из БАО трубки всеми правдами и неправдами себе добывают. Вот, думаю, может и мне сподобиться?

— Служивый, угости табачком! — слова, произнесенные ломающимся юношеским голосом, но при этом довольно развязным тоном, прервали рассказ Рыжкова.

— Чего? — изумился летчик, глядя на невысокого приземистого парня с наглыми глазами.

— Чего-чего, глухой что ли? Дай десяток, не обеднеешь, небось! — нагло потребовал тот.

Дивин кинул несколько быстрых взглядов по сторонам, оценивая обстановку. Так, как привык отыскивать в небе угрозу со стороны фашистских истребителей. Борзый парнишка явно был не один и хамил, чувствуя у себя за спиной поддержку. Поэтому важно было разобраться, с кем он сюда заявился, и какова степень возможной опасности.

Странное дело, но в поле зрения Григория не наблюдалось никого подозрительного. Нет, кое-кто из прохаживающихся по фойе людей посматривал с любопытством в их сторону, но оно, скорее, было вызвано блеском Золотых звезд бравых пилотов.

— И почему же я тебе должен отдать свои папиросы? — с отчетливым недоумением спросил Рыжков. — Вон стоит киоск, сходи и купи.

— А у меня денег нет!

— Так иди работать.

— Еще чего! Пусть трактор работает, он железный.

— О, как! — покрутил головой Прорва. — Слыхал, Кощей? Знаешь, — обратился он к нахальному парню, — если бы ты попросил нормально, то, глядишь, я вошел бы в твое положение. А так…вали отсюда!

— Ладно, встретимся еще! — зловеще пообещал пацан, повернулся и быстро исчез в толпе.

— Охренеть! — засмеялся Дивин. — Похоже, он нам еще и пригрозил. Тебе страшно?

— Вот еще, — захорохорился товарищ. — Пусть только попробует только кто сунуться, шлепну на месте! Развелось всякой швали, не продыхнуть. На той неделе, говорят, на грузовик с продуктами напали. Водителя и охранника убили, а машину угнали.

— Диверсанты?

— Да ну, брось, какие диверсанты? Говорю же, отребье всякое голову подняло. Пользуются, гады, тем, что из милиции много народу на фронт ушло, вот и распоясались.

— Понятно, — задумчиво протянул Григорий, припомнив свои недавние приключения в академии.

— Ладно, пошли, а то к началу спектакля опоздаем, — засуетился Рыжков. — Кстати, а вон та черненькая ничего так, симпатичная!

— Пошли уже, Казанова!

Спектакль Дивину не понравился. Давали «Фронт» по пьесе Корнейчука. Нет, артисты честно старались, пытались играть так, чтобы вызвать интерес у публики, но, на взгляд экспата, получалось у них это не очень хорошо. Правда, как он отметил для себя с некоторым удивлением, многие зрители явно придерживались противоположной точки зрения и смотрели на сцену затаив дыхание.

А вот сам Григорий никак не мог заставить себя сопереживать героям постановки. Слишком уж отличалось то, что он сейчас видел, от того, что ему пришлось пережить в первые нелегкие годы войны, с избытком наполненные горечью поражений и бесчисленными потерями боевых товарищей. И потому чистенькие шинели, гладко выбритые лица