Братство. ДМБ 1996 - Никита Киров

пункт, ещё дальше располагался Тихоборский ГОВД, рядом с которым стояли серые «уазики» и «жиги» с надписью «Милиция». Один экипаж только что приехал, два ППСника тащили в здание сопротивляющегося мужика, который громко что-то орал пьяным голосом.

Мимо нас прошла толпа школьников, сейчас как раз закончилась вторая смена в ближайшей школе. У одного на ранце был Король Лев и надпись «Dino», у пары человек — чёрные пакеты с книжками, а толстый пацан с красными щеками нёс старый советский дипломат.

Мы зашли в небольшую столовку, где стояли столы, покрытые липкими скатертями. Помещение просторное, а в центре пусто, чтобы вечером можно было устраивать танцы. На отдельном столике стоял двухкассетный магнитофон, из которого Буйнов пел песню про московский пустой бамбук.

— Вот как Аверин и говорил, — заметил Царевич, когда выслушал рассказ про следователя.

Мы особо не шиковали, купили несколько пирожков с капустой, по тарелке гречки с котлеткой и компот. Было ещё картофельное пюре, но его брать опасно — там часто было вчерашнее или позавчерашнее. Котлетки оказались ничего, правда, риса и хлеба в них было не меньше, чем мяса. Зато компот отличный.

— Если он ничего не найдёт, — тихо сказал я, — придётся ему уезжать.

— Но вообще… — Руслан покачал головой. — Вот тот гад снайперил, пацанов убивал, а виноваты мы можем оказаться. Вот как так?

— Вот и надо отбиваться, Руся, — я посмотрел на парней. — Ещё увидите, пацаны, справимся. Но надо всех собрать и понять, что дальше.

Мы закончили ужин, вышли на улицу и отправились туда, где можно найти Халяву. Темнело, стало холоднее, но несмотря на это в одном дворе пацаны играли в футбол. От очередного удара мяч полетел в нашу сторону.

— Ща! — Царевич оживился и побежал наперехват.

Бац! Мяч от удара ногой полетел, но не назад на поле, а наискосок, совсем не в ту сторону.

— Тьфу ты, блин! — Царевич хлопнул себя по бедру. — Это ж надо было так опрофаниться.

— Ну всё, Царёк, — Шустрый покачал головой. — Это залёт, тебя все дворовые пацаны теперь засмеют. Придётся тебе из города уезжать, чтобы не позориться.

— Да иди ты, Борька, — Руслан отмахнулся. — Достал. Чё не застёгнутый опять? Простынешь.

— Ну ты как мамка моя стал, — пробурчал Боря, застёгивая дублёнку.

Шли дальше, компанией, поэтому нас не задевали, но многие внимательно нас осматривали. Центр города достаточно криминальный, особенно в вечернее время, поэтому группки молодёжи всегда шли толпой. До одиночек могли докопаться.

Ну а впереди было одно из модных мест Тихоборска — ночной клуб «Сибиряк». Ну, ночной клуб — сказано громко, по факту это был бывший дом культуры, который раньше держал химкомбинат, но потом избавился от ненужного актива. Теперь в этих просторных помещениях устраивали танцы и пили, как не в себя.

Здесь часто бывали коммерсанты и братки, которые искали, кого можно снять на ночь, но совсем авторитеты сюда не ходили. Ну и местная золотая молодёжь иногда бывала здесь, хотя развлечений для них было предостаточно: в городе были дорогие рестораны и кабаки, ну и казино, правда, неофициальное.

Ну и сюда заглядывал Слава Халява, Владислав Бакунин, один.

Казалось бы, что у сына директора крупного химкомбината, у богатого мажора, которому с детства ни в чём не отказывали, может быть общего с простыми ребятами?

Мы с Царевичем родились в рабочих семьях, Шопен рос в детдоме, Шустрый и Газон — в колхозе и до армии жили в сельской местности.

А отец Халявы и в советское время был директором химкомбината, и в новое время тоже не потерялся, умудрившись в приватизацию оставить предприятие за собой.

Слава снимал все сливки от такого положения: в советское время отдыхал в лучших пионерских лагерях, а в начале 90-х, когда стал постарше, тусил в Москве и часто выезжал за бугор. Жил, ни в чём себе не отказывая.

Вот чего его прозвали Халявой — всё ему в жизни доставалось на халяву, от отца.

Отец пытался дать ему образование, потом пытался затащить его в бизнес, но Слава познакомился с каким-то мошенником на пьянке и чуть не пролюбил кусок бизнеса отца.

Вот батя Славика психанул и решил отправить отпрыска в армию, думая, что хоть там он чему-то научится и станет серьёзнее.

Не знал батя Славы, что будет война, и Халява поедет прямиком туда. Уже в январе 95-го, когда до Бакунина-старшего дошли новости, куда действительно попал его сын, он, конечно, попытался его вытащить. Но тут уже сработали его недруги, мешали, требовали отдать часть предприятия за это.

Но у Халявы оказался какой-то внутренний стержень, что остальным казалось невозможным. В начале он выглядел как хлюпик, который вот-вот расплачется, и когда были в учебке, он не блистал. Когда нас вводили в Грозный, многие думали, что он сломается сразу, в первый же день. Но нет, он это пережил. Другие ломались, а он выдержал.

А когда у отца, наконец, появилась возможность перевести сына, то тут… Слава отказался и честно провёл с нами остаток времени до самого дембеля.

Не хотел нас бросать, посчитав это предательством, и сделал всё, чтобы остаться. К тому времени он прикипел к нам, и, несмотря на свой временами очень сложный характер, стал полноценным участником нашей команды.

Да, мы все были разными, и в обычной жизни никогда бы не пересеклись. Но так уж вышло, что судьба нас свела тогда. И вернула меня сюда, чтобы и дальше всё так и оставалось.

Мне до сих пор снится, как Слава Халява тащил меня раненого на себе, в полной выкладке. Зубами скрипел, стонал от досады, но тащил через позиции врага. Иногда мы залегали, когда видели «духов». У него была возможность убежать, бросив меня, но он лежал рядом и ждал.

Благодаря ему я не потерял ногу, ведь он доставил меня к своим вовремя.

Разве это не стоит благодарности и помощи в ответ? Как по мне — стоит.

Уже совсем стемнело, когда мы подошли туда. Басы из клуба слышны издалека. У входа стояли машины, включая чёрный БМВ, на который с удивлением осматривались завсегдатаи. У входа курила толпа, доносился смех, кто-то на кого-то бычил, требовал «пояснить за базар».

Это всё молодёжь, наши ровесники, но я не чувствовал, что с ними на одной волне, даже тогда, когда мне было двадцать, ну и парни тоже. В какой-то момент казалось, будто мы вернулись совсем