Партизаны - Алексей Дягилев

— Колись, придурок! — подливаю масла в огонь я. — Ведь не только тебя расстреляют, всех, кто с тобой был, на край оврага выведут. Если тебе себя не жалко, бойцов своих пожалей. Они-то за что пулю от своих словить должны. — Дальше Климов ерепениться не стал и рассказал всё, как было.

— До ужина мы поспали, потом приняли по сто, закусили. Не хватило. Поспрошали у местных, где взять. Взяли. Сам к этой Клавке ходил, менял. Выпили. Захорошело. Ну я и пошёл к этой даме, по душам с ней поговорить, в гости с подружками позвать, тоскливо же без женского общества. Стоим это мы так с ней, разговариваем, а тут этот хмырь нарисовался и давай на меня наезжать и пистолетом грозить, мол это его баба и я тут лишний. Спрашиваю у неё — твой? Она только плечиками пожимает. Ну и вышли мы значит для выяснения отношений на улицу. — Замолчал Пашка.

— И как, — выяснили? — Задаёт наводящий вопрос Матвеич.

— Ну да. Я шпалер у него отобрал и люлей навешал, хотел было обратно в хату зайти, а тут второй. Ну и ему перепало. Убежали они, а я вдругорядь к даме стучусь, ведь договорились почти. Не пускает, боится. Я и так и этак, но ни в какую. Развернулся было к себе идти, но тут ещё партизанов набежало и толпой на меня. А дальше я уже точно ничего не помню. Очнулся только от холода в темноте.

— А пистолет вы куда потом дели? — интересуется комиссар.

— Какой пистолет? — не врубается Пашка.

— Вы говорили, что шпалер отобрали?

— Вы про наган, что ли? Так вот он. — Суёт он левую руку в карман ватников, достаёт револьвер и, сделав пару шагов вперёд, ложит его на стол. Несколько мгновений он правда размышлял, но видимо благоразумие взяло верх над бесшабашностью.

Малыш только хмыкнул, покрутив барабан и пересчитав патроны, а мы с комиссаром многозначительно переглянулись.

— Всё, хватит с меня этого балагана! — Поднимается со своего места и рявкает командир отряда. — Свободен, боец. И вообще, выпустите всех ночных бузотёров, пускай делом займутся. Распорядись, комиссар. А вы, товарищ лейтенант, — обращается он уже ко мне, голосом выделяя звание, — разберитесь со своими подчинёнными, дисциплинка в вашем подразделении тоже я вижу хромает.

— Пошли, Казанова! — выпихиваю я, хлопающего глазами Пашку, из караулки. — Повезло тебе сегодня. Но в следующий раз может так не свезти.

Глава 8

Вечером мы должны были выйти на задание, а днём мне удалось осмотреть партизанский лагерь и его укрепления, выслушав пояснения комиссара. Весь лагерь размещался в равностороннем треугольнике с длиной стороны около километра и представлял собой опорный пункт, в котором мог обороняться как батальон, так и рота. Две стороны этого треугольника опоясывали лесные овраги, а с одной были просто деревья в лесу, который местные жители прозвали «заколдованным». Вот обороне этого открытого участка и было уделено самое пристальное внимание. От одного до другого оврага стояли таблички с надписью на немецком языке — «Ахтунг! Минен!».

Такие же таблички с надписями на немецком и русском языках были приколочены к деревьям и на опушках лесного массива. Так что дисциплинированные немцы в этот лес не совались, а недисциплинированные подрывались на растяжках. Правда перед этим с ними творчески работал местный «кукушонок», а потом группа поддержки инсценировала «самоубийство», подкинув «любителям маслин в голову» пару гранат, или рванув возле них «лягушонка». Поэтому все недисциплинированные интуристы очень быстро перевелись. Хуже обстояло дело с местными жителями и полицаями — никакой дисциплины, в отличии от немцев. Поэтому одни местные иногда пропадали почти бесследно, а с другими проводил воспитательную работу лесник, объясняя — «Бабуська, ты туда не ходи, сюда ходи, а то снег башка попадёт или душа на тот свет улетит». С полицаями же разбирался местный прокурор — медведь-шатун или его заместитель волк-одиночка. Их тела вообще не находили, а если и находили, то только фрагменты. Так что скоро и окрестные жители перестали посещать «заколдованный лес», тем более зима началась.

В ста метрах от предупреждающих табличек было установлено ложное минное поле. Между деревьями, в пятидесяти сантиметрах над землёй была натянута проволока, а местами стояли сигнальные растяжки, представляющие собой взрыватель от мины или гранаты. В двухстах метрах от ложного было устроено настоящее минное поле шириной пятьдесят с лишним метров. А вот тут чего только не было. И немецкие прыгающие «лягушки», и гранатные растяжки, и мины нажимного действия, как ПМД-6, так и всевозможные самоделки, вплоть до фугасов из артиллерийских снарядов и противотанковых «тарелок» в легкодоступных для прохождения бронетехники местах. Местный минёр из бывших диверсантов, напоминал профессора, свихнувшегося на своих опытах. В общем, на этот участок в здравом уме вообще было лучше не лезть. «Поле чудес» прикрывалось огнём из стрелкового оружия. Как из дзотов, так и из частично перекрытой траншеи, выкопанной в ста метрах от него, и замысловатым зигзагом протянувшейся от лога, до лога. А вот за этой траншеей уже начиналась жилая зона, землянки и блиндажи которой были так же приспособлены к обороне. Поэтому оборонительная линия сокращалась до полутора километров, то есть каждая сторона треугольника равнялась примерно пятистам метрам, с учётом огибания рельефа. Перекрытый ход сообщения с вынесенными двойными стрелковыми ячейками пролегал и по краю оврага, замыкая весь оборонительный периметр.

Три двухамбразурных дерево-земляных огневых точки (дзота), располагались по углам треугольника, один, довольно вместительный, по центру траншеи, но уже с одной амбразурой, зато с пулемётной башенкой от плавающего танка на крыше, с круговым обстрелом. Где партизаны её раздобыли, а главное как отчекрыжили от танка вместе с подбашенным листом, без автогена, спрашивать я не стал, Малыш всё-таки в кузне работал, так что заклёпки могли просто срубить. Ну и участок вокруг этого дзота, представлял собой отдельный опорный пункт с отсечными позициями. И если противнику даже удалось бы захватить траншею справа или слева от этого опорника, то его гарнизон мог сражаться в полном окружении, доставив врагу много острых ощущений. Во всех блиндированных огневых точках были установлены станковые пулемёты Максима, по одному дегтярёвскому ручнику, как резервному, так и для стрельбы из второй амбразуры, плюс парочка автоматов и приличный