Партизаны - Алексей Дягилев

— Вот ты и понаблюдай, пока, а я пойду прикрытие поищу. Так что дождись смены, товарищ Федотов, потом доложишь мне, что тут и как.

— Понял, товарища командира.

— Раз понял, выполняй. — Хлопаю я его по плечу, а сам иду искать очередную заплатку для тришкиного кафтана.

Когда я пришёл на наш рубеж обороны, то бойцы уже вовсю орудовали пехотными лопатками, вгрызаясь в мёрзлую землю. Бруствер из снега, это конечно красиво, но после того боя в роще, многие поняли, что бруствер из земли гораздо надёжней. А окоп в этой самой земле, ещё лучше.

— Паш? — отрываю я от работы разведчика, выдели трёх человек с самозарядками, пусть займут позицию на северной опушке этого грёбаного выступа. Дорогу найдут по моим следам. Наш снайпер им там всё объяснит.

— Что, так всё плохо? — вытирает пот со лба он.

— В колечко попадём, если там никого не поставим. Хочешь?

— Понял, командир, — высвистывает своих людей Пашка, на ходу поясняя им боевую задачу.

До времени «Ч» ещё три четверти часа, поэтому изучаю в бинокль западную окраину деревни, намечая ориентиры и составляя карточку огня. Хрен его знает, что там за полицаи, но лучше быть ко всему готовым, чем изобретать велосипед на бегу. Изобретать всё равно, конечно, придётся, но пусть это будет хотя бы самокат. Мы начинаем первыми, ждём реакцию полицаев, потом комиссар поднимает своих партизанов, ну и под прикрытием всего этого наш сапёр с группой поддержки минирует мостик в километре севернее деревни. Это на всякий пожарный случай, чтобы со стороны Плесенского никто не подъехал на подмогу. Подойти-то могут, но по глубокому снегу, хлопотно это, да и группа поддержки при одном пулемёте должна будет задержать подмогу, насколько сможет.

Вот на севере как раз таки бумкнуло, а потом началась стрельба, которая с каждой секундой всё усиливалась. И случилось всё это за пятнадцать минут до назначенного срока. Мои все готовы, хоть и продолжают окапываться, но оборудуют уже запасные позиции, с которых и планировалось начать отвлекающие действия. Снайпер также доложил о прибытии. Что делать? Меж тем стрельба в той стороне достигла своего апогея, и стреляют как наши, так и немецкие винтовки и пулемёты. Разведчики выжидающе смотрят на меня, поэтому командую.

— К бою! Открыть огонь.

Раздаётся недружный залп винтовок, потом выстрелы следуют вообще вразнобой. Бойцы куда-то там целятся, хотя с пятисот метров попасть с открытого прицела точно в цель, да ещё ночью — это фантастика. Но хотя бы в дома попадут, напугают полиционеров, они и разбегутся. Не разбежались. В нашу сторону раздались ответные выстрелы, сперва из винтовок, а потом и из пулемётов. Повисли и осветительные ракеты на парашютах, пули зацвинькали над головой, с противным звуком влипая в деревья. Сначала присаживаюсь, а потом и прилегаю за ствол берёзы, которую я облюбовал в качестве своего НП.

— Берген, не спи, вали пулемётчиков! — кричу я.

— Не сплю, командира. Уже два раз в одного попал, всё равно стрелял. — Волнуется якут, начав говорить с акцентом.

— Пашка, огонь по взрослому, цели как на ладони. — Это точно какие-то неправильные полицаи, думаю я про себя, когда заработали наши пулемёты. Вместо того, чтобы залечь и просто лежать, они, под прикрытием пулемётного огня, стали выстраиваться в боевой порядок, причём правильный порядок — свиньёй или клином, а недалеко от нашей опушки стали разрываться первые пристрелочные мины ротных миномётов. Я даже привстал на одно колено за деревом, разглядывая их действия в бинокль. Да это же не неправильные полицаи, это как раз таки правильные…

— Немцы. — Осенило меня, и я высказал эту мысль вслух. — Пашка, это фрицы! Не увлекайтесь, чаще меняйте позиции.

— Да я понял, — откликнулся он, не отрываясь от прицела своей «светки».

— Командуй тут, я к своим. Берген, за мной! — На четырёх костях пробираюсь я к своим миномётчикам.

— Ну, чего заскучали? К бою! — Ору я, увидев огневую в десяти метрах от себя.

— Берген, твоя позиция слева от миномёта, прикроешь нам фланг. Выбивай пулемётчиков в первую очередь, они не бессмертные, просто убитых или раненых заменяют. Я на НП.

— Макар, ориентир два, правее ноль ноль три. Оррудие!

— Огонь.

— Выстрел.

Долго же летит эта первая пристрелочная.

— Бахх! — Резануло по глазам, усиленной оптикой, вспышкой. Отлично, плюс — минус лапоть, и попадём.

— По пехоте противника, взрыватель осколочный, заряд номер один, прицел четыре шестьдесят шесть, угломер тридцать ноль три, четыре снаряда беглым. Орудие.

— Огонь!

— Выстрел! — И собралась чья-то душа уже в ад, прислушиваясь к свисту мин.

— Ага, не нравится! — Фрицы попадали в снег, ожидая неминуемых разрывов.

— Бах! Бах! Бах! Бах! — Четыре разрыва вспухают уже в полной темноте. И кто выключил свет? Гансы сменили тактику, перестав пускать осветительные ракеты. Зато их пулемёты не замолкают ни на секунду. Э нет, так дело не пойдёт, достаю из кобуры сигнальный пистолет и, зарядив осветительную ракету, запуливаю в сторону противника.

— А куда это вы намылились? — Вижу, как фрицы вскакивают и броском вперёд пытаются проскочить простреливаемый участок. Но по глубокому снегу это у них не сильно быстро выходит.

— Ближе ноль два, восемь снарядов. Орудие!

— Огонь!

— Выстрел!

Ну всё, левый от нас взвод прилёг отдохнуть. А вот правый пытается прорваться к дороге. Зольдаты короткими перебежками приближаются к просёлку. Наши пулемёты их пока сдерживают, но стреляют по очереди, часто меняя позицию. Непорядок. На трассу пускать противника нельзя, она свободна от снега, так что оставшихся четыреста метров те пробегут как по проспекту.

— Правее ноль пять, восемь снарядов, беглым. Орудие!

Ну вот и славно, теперь уже никто ни куда не спешит. А где же этот чёртов комиссар? Чего они медлят? Самое время ударить. Хотя бы внимание отвлекут, а то нам отрываться пора, пока артиллерия не накрыла. Ну вот, кто-то на кого-то нарвался. В лесу, южнее деревни, началась заполошная пальба. И не поймёшь, то ли наши наступают, то ли немцы наступили на грабли, то есть попали в засаду. А вот и до гранат дело дошло. Хренасе, там заруба пошла. Но мне пока не до них, со своими бы проблемами разобраться. А моя проблема отходит. Проблема-то осталась, немцы начали пятиться, под