Курс на СССР: Переписать жизнь заново! - Тим Волков

На дальнем хуторе, вдали от людских глаз, жили-были два брата, старший Владимир, и младшенький Михаил. В войну Владимира призвали на фронт, и воевал он геройски. Младшенький же, в силу возраста, остался в тылу и, как сказала баба Глаша — «бегал ко всем девкам и даже к солдаткам». За что его мужики, вернувшись с войны, сильно побили.

Вернулся и старший, Владимир. Стали себе жить все там же, на хуторе. С семьей вот, правда, у братьев не складывалось — Володя сильно болел, а за Михаила ни одна деревенская девка не шла, уж больно у него репутация гуляки была.

Время шло, умерли родители, за ними упокоился и Владимир. Оформлять смерть надобно было ехать в район. И вот тут Михаил и сообразил, какие перспективы перед ним открываются! В плане льгот и прочих денежных выплат.

Паспортов в те времена в деревнях практически не было, обходились свидетельством о рождении да справками из колхозов. Так что, был Михаил Савельевич, стал Владимир Савельевич, уважаемый всеми ветеран, имеющий право и на военную пенсию, и на льготы. Правда, пришлось переехать. Но, постепенно забывалось все, старики уходили…

— Баба Глаша! — выслушав, ахнул я. — Так это ж надо… Все рассказать! В милиции в КГБ!

— Не-е, милай! Никуда я не пойду, и ничего говорить не буду. Дело давнее. А я по сто пятьдесят восьмой двадцать лет отсидела…

Я шел домой потрясенный. Кругом расстилался частный сектор — избы, заборы, огороды. Почти деревенские улицы утопали в пыли. Срезая путь, я свернул на одну из таки улочек, спокойную и тихую…

Показалось — позади заурчала машина.

Я оглянулся. Светло-голубой «Москвич» с квадратными фарами, набирая скорость, летел прямо на меня!

Глава 6

Какого черта⁈ Он что, с ума сошел⁈

Ни влево, ни вправо не уйти — заборы и плотные кусты. И я изо всех сил рванул вперед.

Выскочив за угол на другую улицу, едва не оказавшись под колесами автомобиля, я прижался к забору и попытался отдышаться. «Москвич» проскочил мимо, раздался пронзительный визг тормозов. Водитель дал заднюю, вернулся к повороту, крутанул руль. Машина задрожала от перегазовки, рванула опять на меня.

Хватило одного взгляда, чтобы понять, Михаил не шутит. Его цель я, и он не намерен рисковать. Видимо испугался, что я раскрою его тайну. А я так и сделаю. Если жив останусь…

— Эй, ну стой! — крикнул Михаил в открытое окно, перекрикивая шум мотора. Глаза мутные, губы растянуты в пьяной ухмылке. — Иди сюда, поговорим!

Нормальные у него разговоры! Я сделал шаг в сторону, и перемахнул через забор. Он тут же ударил по газам и на полной скорости чиркнул по тому месту, где я только то стоял.

Опять визг тормозов и грохот металла. А потом пьяный крик и мат. Я выглянул из- за покосившегося забора.

Михаил не справился с управлением и влетел носом в тополь, весь передок смят, пар валит из-под капота. Дверь распахнулась, Михаил вывалился наружу, и хватаясь за дверцу машины пытался подняться. Выглядел он печально, лицо и руки посечены осколками, глаза превратились щёлки. Лоб разбит.

— Ах ты… сука!.. — заплетающимся языком рявкнул водитель и огляделся. Он быстро нашел меня, попытался сделать шаг, но тут же упал.

— А ну, стой! — орал он. — Из-за тебя… машину разбил…

Он снова попытался броситься за мной, но ноги его не слушались, он оступился и, растянувшись на траве, громко выругался.

Я не стал ждать пока он придёт в себя, бросился прочь. Меньше всего мне хотелось сейчас оказаться свидетелем ДТП.

* * *

Я бросился в редакцию. И сам не знаю почему, но чувствовал, это единственный шанс восстановить справедливость.

В прошлой жизни мне приходилось брать интервью у бандитских авторитетов, находясь в каких-то полуразрушенных промзонах. Вызывал на откровенность коррумпированных чиновников, знающих, что за мной уже выслали киллеров. Шел на риск. Не раз чудом уворачивался от ударов и пуль. И особо не зацикливался на эмоциях. Но вот сейчас… Сейчас я ощущал нечто странное. Нет, не страх. Скорее это что-то сродни злости. Никак не ожидал такого результата от простого интервью, казавшегося поначалу обыденным и скучным. Но всё повернулось совершенно неожиданной стороной.

«Вот тебе и собрал материал для праздничной статьи о герое-ветеране» — думал я, распахивая дверь редакции и входя в пустой гулкий коридор.

Тишина нарушалась только монотонным шумом старого вентилятор в углу. У журналистов не бывает выходных, и я надеялся встретить кого-нибудь и посоветоваться, что делать в сложившейся ситуации. Многие приходили в редакцию, чтобы сбежать от домашней бытовухи и спокойно поработать над статьями, но сегодня здесь был только сторож Васильич. Он поприветствовал меня, как-то хитро улыбнувшись.

Я прошел в подсобку. Людмилы Ивановны не было, все-таки суббота. На столе, среди вороха старых выпусков «Зари» и пустых чайных чашек, увидел чей-то старый блокнот с обтрепанными уголками и огрызок карандаша, сточенный почти до основания. Чья-то забытая вещь, но мне было все равно. В голове набатом бил рассказ бабы Глаши, а перед глазами стояла пьяная ухмылка Каткова, визг тормозов его «Москвича». История, которую я не мог проигнорировать. О таком молчать нельзя. И я знал: если не выплесну все на бумагу прямо сейчас, она меня задушит.

Я подвинул шаткий стул к верстаку, раскрыл блокнот и начал писать, цепко удерживая выскальзывающий из рук огрызок карандаша. Буквы ложились на бумагу неровными строчками, но, текст был ясным и четким, будто кто-то диктовал мне.

«История одной маленькой лжи» — этот заголовок придумался сам собой ещё до того, как я взял в руки карандаш. Это именно то, о чем я хотел написать. Привычное ощущение упоительного полета вдохновения захватило меня, сердце забилось четко, размеренно, мозг выдавал факты, не отвлекаясь на эмоции.

'В канун сорокалетия освобождения Зареченска от немецко-фашистских захватчиков, когда наш город готовится чествовать настоящих героев, в тени праздника притаилась ложь.

История началась в деревне Зарное, где братья Катковы — Владимир и Михаил — росли бок о бок. Владимир ушел на фронт, сражался храбро, заслужил орден Красной Звезды и медаль «За отвагу». Михаил же остался в тылу, избегая призыва и зарабатывая дурную славу среди односельчан. Когда Владимир умер, Михаил, воспользовавшись отсутствием строгого учета в послевоенные годы, присвоил его имя, документы и награды. Так появился «ветеран» Катков, которого мы знаем сегодня, военной пенсией, льготами и уважением,