Французский полтергейст - Василий Анатольевич Криптонов

— Тогда зачем вы обещали мне помочь⁈

Вопрос этот не давал Дмитриеву покоя. Он не мог осмыслить ответ в рамках своего мировоззрения, нейроны лопались, извилины отчаянно пульсировали.

— Считайте меня сумасбродом, — вздохнул я, — коль скоро уж понятие элементарной человечности вам до такой степени чуждо. Что ж, я обещал — я сделаю. Приходите в понедельник в академию, ко мне в кабинет, в столь же пристойном виде, как сейчас. Я Бориса Карловича предупрежу.

— И что будет?

— Будете выплачивать свой кармический долг.

— Что? Как это?

— Вот и узнаете. Пусть интрига будет. Разве это не интересно? Интриги! Всего вам наилучшего, Порфирий Петрович.

— И вам, и вам…

А дома я, переодевшись, материализовал Диль.

— Что скажешь?

— Исключительно мерзкий тип этот твой Порфирий Петрович, я бы его в реке утопила.

— Мнение засчитано, однако вопрос был не об этом. Насчёт мозга.

— Вы всё сделали неправильно.

— Мы старались.

— Мозг нужно исследовать в действии, а вы на неподвижную картинку смотрели. Хорошо, что явных повреждений нет, но это и так было очевидно — господина Старцева вадь не по голове молотком били. Нужно смотреть, какие части мозга функционируют неправильно. Для этого, кстати говоря, нехудо бы ещё мозг обыкновенного человека посмотреть. Учебники, что я прочитала, очень основательные, но картинки в них не двигаются.

— Диль, да ты сокровище. Чем дальше, тем больше убеждаюсь.

— Спасибо, хозяин.

— Есть хочешь?

— Всегда!

— Через полчаса обед, с меня увеличенный паёк. А пока пойду-ка я с Фёдором Игнатьевичем пообщаюсь на одну интересную тему.

— На какую?

— Интрига, Диль, интрига. Что наша жизнь без интриг!

Глава 34

Бал

С Дариной вышло некрасиво. Она хоть особо и не надеялась, но как-то до последнего подумывала, что тоже поедет на бал. Как и всякая уважающая себя девочка, в душе она была принцессой, за которой вся массовка следит, разинув рты, а принц бегает с хрустальной туфелькой.

Увы, настоящие балы не очень-то имели в виду шестилетних девочек. Там преимущественно собирались более-менее взрослые люди, чтобы растопыривать пальцы и задирать носы. Музыка и танцы — пережиток прошлого, необязательная часть.

В общем, Даринка, конечно, расстроилась, но не так, чтобы совсем. Осталась с Дармидонтом, который вызвался почитать ей Библию — свои любимые места про слонов. Мы все посчитали, что духовное развитие девочке не повредит, ей ведь в будущем году в гимназию поступать.

На том я отбыл за Анной Савельевной, а Танюха на правах неоперившейся мелюзги отправилась на бал в сопровождении папеньки. Диль я забрал с собой в невидимом воплощении. Как-никак, еду в цитадель ментальных магов, пусть страхует. Имелся у меня и достопамятный амулет, который Серебряков выдал еще во время нашей экспедиции к источнику. Но на него я полагался меньше, чем на Диль, которая с каждым днём завоевывала всё больше моего доверия.

— Бал — это, в сущности, сплошное расточение, — говорил Серебряков, помахивая бокалом с пузырящимся напитком. — Прихоть матушки.

Он меня разыскал почти сразу же, как мы с Кунгурцевой приехали и станцевали первый танец. Анна Савельевна, вопреки моим опасениям, не жалась ко мне пугливой мышкой, а, напротив, сразу же нашла каких-то знакомых и с моего благословения удалилась к ним хорошо проводить время. А в меня вцепился Серебряков, которому было скучно и грустно и на уши не кому сесть.

— Видимо, балы её развлекают, — предположил я, развивая тему матушки Вадима Игоревича.

— Ничего подобного! — гаркнул мне на ухо Серебряков, пересиливая разошедшуюся тубу. — Но матушка до крайности озабочена тем, чтобы наш род являл собой лицо Белодолска! А в последнее время Аляльевы набирают высоту. Вот, кстати, и Степан Аляльев, впрочем, вы, насколько я понимаю, знакомы.

Стёпа вошёл в залу решительно, с гордо поднятой головой и сдержанной улыбкой превосходства. Так и не скажешь, что на переменах в библиотеке помогает книжки по полкам расставлять.

— Вот, видите? Он пришёл, — вздохнул Серебряков. — Теперь через месяц будет бал у Аляльевых, и мне тоже на него придётся явиться, иначе это — открытое объявление войны.

— Значит, ещё месяц вам тут куковать?

— Увы, всё верно. Я бы и плюнул на всё, какому чёрту разница до всех этих ритуальных плясок. Но не хочется расстраивать матушку. Уверяю, и Степан Аляльев сегодня предпочёл бы находиться где угодно, только не здесь. Все мы — марионетки в руках своих родителей, а что делать. В противном случае нам обеспечены пожизненные раскаяния, угрызения совести, мысли о том, что подвели, не оправдали… Видит бог, я сочувствую вашему сиротству, Александр Николаевич, но согласитесь, что нет худа без добра, вы полностью принадлежите только себе, и ни перед кем не ощущаете себя должником.

— Сказал человек, который объездил весь земной шар.

— Ха! А ведь действительно. Что ж, каждый пользуется той толикой свободы, что ему дана, и так, как полагает нужным. Я использую свои крохи для путешествий, а вы, мне кажется, даже став богатым холостяком, скорее запрётесь в библиотеке с книгами, чем посетите хотя бы даже и столицу! И это вовсе не означает, что вы обладаете меньшей свободой, нежели я. Впрочем, прошу меня извинить, музыка прервалась, я должен поздороваться с Аляльевым.

— Я с удовольствием составлю вам компанию.

— Извольте-с.

Стёпа с Вадимом Игоревичем обменялись взвешенными приветствиями, окатили друг друга холодными взглядами и тепло пожали руки. Мы со Стёпой поздоровались запросто, после чего Аляльев, извинившись перед Серебряковым, отвёл меня в сторонку.

— Послушайте, Александр Николаевич, вы только не подумайте, будто я жалуюсь, но это же форменный кошмар!

— О чём вы говорите?

— О библиотеке, разумеется!

— Не переживайте, завтра-послезавтра вы будете избавлены от этой обременяющей…

— Я же сказал, что не жалуюсь! Я готов помогать Янине Лобзиковной хоть до самого выпуска…

— Кому? — не понял я.

— Янине Лобзиковной.

— Это… помощница библиотекаря?

— Именно так. Вы не знали ее имени?

— Видимо, нет… Лобзиковна?

— Лобзиковна.

— Ее отца звали Лобзиком?

— Получается, что так.

— Феноменально. Так в чем же состоит ваше затруднение?

— Библиотекарь вернулся.

— Вышел из запоя?

— В том-то и дело, что да. Это омерзительное существо с красными глазами и трясущимися руками. Не знаю уж, в силу означенных обстоятельств или же попросту от природы он обладает исключительно склочным и злобным нравом. Янина Лобзиковна вынуждена с ним работать едва ли не больше, чем без него, поскольку он сам только всё путает, роняет и орёт дурным голосом. У меня есть веские основания полагать, что когда ни я, ни Борис не видим, он даже позволяет себе распускать руки.