Фантастика 2025-196 - Кирилл Станиславович Бенедиктов

— Хотя… — он прикрыл глаза, бледнея сильнее обычного. — Ты имеешь моральное право злиться, Ула.

— А ты нет.

— А я и не злюсь.

Я хмыкнула и встала, с трудом поддерживая голову. Вдали от зубастого углубления, за первым ребром, стена напоминала стёганое ромбами одеяло. Это и была задняя поверхность дыхательного аппарата землярки. Прямо к ней примыкали альвеолы, полные азотно-кислородной смеси. Партизаны запрещали мне приближаться к этому месту, поэтому я разузнала о нём как можно больше.

— Вот тут, — я указала на узел, где сходились ромбы.

Бритц повернулся и сел, опираясь на левую руку:

— Честно?

— Честно.

— Честно-честно?

— Честно-честно.

— Честно-честно-честно?

— Честно-честно-честно.

Мы дёргано рассмеялись, растратив последний воздух. И я тотчас себя одёрнула: как не стыдно? Это нервы. Я не собиралась, это даже было не смешно. А Кайнорт подполз, куда я сказала.

— У неё тут нет рецепторов?

— Есть. Здесь зубов нет. Ты делаешь землярке больно, но ей нечем ответить.

— Пф-ф…

Вспоротые лезвием швы засвистели. Воздух из альвеол наполнял комнату. Мы дышали! Землярка вздрогнула и затормозила, но момент истины растянулся на минуты, и Кайнорт дымился от напряжения, как труба крематория. И вот — пол покосился в другую сторону. Я заскользила по стене мимо Бритца, но он поймал меня здоровой рукой:

— Держи-ка свою голову подальше от моей.

Мы сели бок о бок — я с обнажёнными клыками, Бритц с обнажёнными нервами, — и ждали, когда наш лифт придёт наверх. Я поморщилась:

— Твой запах…

— Кофе и тутовый бергамот.

— У меня прямо сердце колет.

— Знаешь, как перестать его чуять?

В ответ на мой недоверчивый взгляд он сел ближе, почти касаясь плечом. Почти.

— Принюхаться.

У меня волосы по всему телу встали дыбом. Злодей распускал злодейские молекулы. Через минуту пришлось тайком вдыхать поглубже, чтобы уловить горький цитрус и ни в коем случае не перестать страдать. Никаких иллюзий, девочка, вы мило поболтали, но он выберется, и тебе конец.

— Может, вместе с запахом и ты целиком растворишься, если посидеть вот так подольше?

Но мы уже поднялись на поверхность. Землярка широко зевнула, эзер выбросил меня из пасти и выскочил следом. Я упала лицом в холодную рыхлую грязь.

— Эту казнить, — бросил кому-то Бритц. — Волкаша взяли?

— Под арестом. Кай, ты в списках погибших!

— Да ну? Обоих приведите к утёсу. Готовьте Воларнифекс.

Меня подняли из грязи и поставили на колени. Ёрль — это ему отдали приказ — скрутил мне руки сзади. Вот так. Цена слову рой-маршала — дохлая брыска.

* * *

Шок притупил головную боль. Ёрль отвёл меня в пустой барак, дал чистое бельё и новый комбез. Как-то ласково разгладил стопку с униформой и сказал:

— Полчаса.

Это столько осталось жить. Откуда-то взялись силы переодеться. Каждое движение сопровождала мысль: это в последний раз. Последние пуговицы, последняя заклёпка, последняя молния… бззз!.. не чудесно ли она звучит? Больше не услышу. Самые обычные ощущения, которым никто не придаёт значения, перед концом всего, моим концом, — вдруг стали настоящим чудом. Я готова была бесконечно только и делать, что снимать и надевать комбез, лишь бы продолжать жить. А на двадцать девятой минуте села на пол и горько заплакала.

Я и так прожила удивительно долго. Получила второй шанс и тут же похоронила. Теперь кататься в ногах у Бритца? Пусть только прикажет. Умолять о помиловании? С пеной у рта. Но постойте. А за что меня миловать? Я пыталась его убить. Конец.

Глупая Ула, пропахшая болотами и канифолью, вздумала, что можно вот так запросто связаться с Кайнортом Бритцем. И болтать о тутовом бергамоте. Или смеяться над игрой слов. Или слушать одну и ту же музыку. Или есть карамельки. Или верить обещаниям. Когда-то очень давно (месяц назад) я думала, что злодеев как в сказке просто не существует. Что нет никакого врага, но есть другая сторона. И там — такие же люди. Бла-бла. На самом деле не бывает на войне по-людски. На самом-то деле вот как: если слабый ударит сильного… сильный убьёт в ответ.

Ёрль постучал, и я встала. На почётной казни не полагались истерики. Да я и не умела.

— Рой-маршал сбросит тебя с утёса.

Мы шли как нарочно самой длинной и кривой дорогой, по раскуроченной и выжженной земле. Алебастро высветил заиндевелый утёс. Наверх вели природные уступы. Под утёсом зябли офицеры в ожидании редкого представления.

— Сама пойдёшь? — Ёж замедлил шаг.

От страха я задохнулась и сжала челюсти. Но и остановиться не смогла, двигаясь к ступеням на автомате, и Ёрль воспринял это как согласие. Дальше сама. Солнечный зайчик клюнул в глаз. Почему казнят на рассвете? Утром хочется жить сильнее, чем томным полуднем или тягостным вечером. Было самое утро моей жизни. Наверное, это должно было случиться в первый день войны. Ведь я избалованный садовый цветок. Вереница случайностей только отсрочила гибель.

На вершине утёса ждал Бритц в лонгетной повязке на руке. Он стоял у самого края, ветер трепал крылья, лучи сверкали в них, как в бриллиантовом витраже из миллиона осколков. Я запнулась на предпоследней ступени. Нет, можно было убежать… Только там, внизу, ждала смерть от расстрела, а здесь от падения.

Это же мгновенно?

Осталась последняя ступень, и я физически не могла переступить этот рубеж. Ступень казалась трёхметровым забором между жизнью и смертью. Монолитный край утёса был гладкий, лысый и скользкий на вид. Бритц не торопил. Целую вечность я не могла поднять ногу. Наконец Кайнорт отступил и убрал здоровую руку в карман, давая понять, что толкнёт не сию секунду, не прямо сейчас. Я сделала шаг. Уже совсем ничего не болело.

— Посмотри. Только не вниз, не надо.

Из-за шума в голове его голос прозвучал как из колодца. На вершине утёса открылась страшная картина. На грузовом дроне, висящем на уровне глаз, крепился трос, а на нём — Волкаш. Вниз головой, в ошейнике для магов, связан и порядочно побит.

— Ты виновата в его смерти. Это ты смалодушничала в землярке и позволила мне выбраться. Что! Что у тебя в голове вообще!

Зачем он ругался? Не всё ли равно теперь… А что у меня в голове, он и так увидит, когда я разобьюсь.