Фантастика 2025-157 - Александра Антарио

– Ох-х-х…

– Илюшка за ней поедет сейчас. Я ключи от кладовых ему дала…

– Денег возьми. Рублей двадцать или тридцать… знаешь, где лежат. – Боярин упал обратно в подушки.

Сил не было. И голова трещала… вино плохое! С медовухи у него отродясь такого не бывает! Сколько ни выпей!

Ладно! Коли дочь нашлась, с остальным жена и сын разберутся. Все, считай, в порядке [47].

Опять же, разве неправильно он поступил? Проблема-то решилась, и без него! А так бы сколько он промучился, считай, всю ночь? Правильно, только в следующий раз не вина надо выпить будет, а медовухи.

Боярыня и отправилась разбираться.

Денег взяла, аж целых пятьдесят рублей, тяжеленький мешочек получился. Меда приказала погрузить, окороков несколько, так, еще кое-чего, по мелочи… за дочь не жалко.

Для Усти одежду собрала. Илья в колымагу сел, да и поехали вместе с мальчишкой.

Ох, только б все обошлось!

Только бы все обошлось!!!

* * *

Не хотелось Илье в рощу ехать. Ой не хотелось.

Да кто ж его спрашивал? Отец сейчас не поедет, оно и понятно. А что Илюше остается? Не мать же посылать?

Вот и ехал, и чувствовал себя чем дальше, тем хуже. Укачало, наверное.

Доехал до берез да там и вылез. Нехорошо как-то, когда тебя в священной роще выворачивает.

Спутник его на это посмотрел да и растворился меж белых стволов. А Илья остался.

В желудке у него словно еж ворочался. Жирный такой, с кучей игл…

Долго ждать ему не пришлось. Ветви шелохнулись – и вдруг спеленали его, подхватили, поддержали.

– Замри и не шевелись, человек.

И на виски легли прохладные женские ладони.

Илья взвыл от боли. Теперь еж перебрался из желудка в голову. И две самых острые иглы пронзили ее насквозь.

– За что?!

– Не двигайся! – прикрикнула женщина. – Стой, если пожить еще хочешь!

– Добряна? – Из рощи к ним бежала Устинья. В такой же белой рубахе, вышитой по подолу и вороту, с распущенными волосами, в которые была вплетена какая-то трава и цветы. – Что с ним?

– Неладное что-то. Темный аркан наброшен. Когда б не сняла я его, мог бы и года не прожить.

Илья замер, как поленом ударенный. Березовым.

Многое говорят о волхвах. И капризны они, и могучи, и с человеком что пожелают, то и сделают.

Одно неизменно.

Волхвы не лгут.

Могут умолчать, могут не сказать всей правды, отказаться отвечать, еще как-то увернуться. Даже поговорка есть: у змеи сто извивов, у волхва – триста. Но впрямую солгать – никогда.

– Аркан? На м-меня?

– На тебя, человек. Думай, кому ты дорогу перешел. Кто тебя уморить пожелал?

Илья так рот и открыл.

– Не знаю… Государыня…

– Добряной зови. Не правлю я никем.

– Хозяйка Добряна, что со мной было?

– Плохо тебе было. Ты и в рощу войти не мог, аркан на тебе удавкой сжимался.

Илья медленно кивнул:

– Да. Наверное…

– Я его с тебя сняла. Только кто раз его накинул, тот и повторить может.

Илью аж передернуло. Стрелы или мечного боя он не боялся, честная схватка – это по нему.

А вот так, исподтишка, сгнить по чужому умыслу… да за что ж его?

Кто его?

Волхва все по его лицу поняла:

– Думай, парень. Ты молодой, красивый, может, кому дорогу перешел, может, чью жену с пути сбил… не знаю я. На аркане не написано, кто его накинул.

– Аркан? – тихо спросила Устинья.

Добряна на нее короткий взгляд бросила, Устя и примолкла. Не все при посторонних обсуждать надо. Пусть даже это ее брат родной.

– Удавка, петля… много слов сказать можно, а смысл один. Потому он в рощу войти и не мог. Потому и плохо ему было. Небось и приступы накатывали? Жить не хотелось, тоска одолевала?

– Бывало. Я думал – прихворнул.

– Чего тебе хворать? Силы жизненной в тебе много, лет на семьдесят хватит, когда глупости делать не станешь.

Илья улыбнулся.

Семьдесят лет – это много, это хорошо.

– И на детей твоих силы хватит, и болезни мимо обходить будут. А вот кто аркан мог накинуть – думай.

– И мужчина, и женщина?

– Да. Это не из сложных ритуалов, это всяк может.

– И ты?

– И я. Только я такое делать не стану, не для того матушка Жива мне силу дала.

Илья вздохнул.

Слабость отступала, дурнота рассеивалась. Мужчина поднялся с земли и поклонился. Низко-низко.

– Благодарствую, матушка Добряна. И за сестру, и за себя, и за науку…

– Не благодари. Сестру побереги. Не просто так на нее напали, и впредь легко не будет.

Илья посмотрел на Устинью и встретил неожиданно спокойный и рассудительный взгляд.

Показалось ему – или проблеснули в глазах сестры крохотные зеленые искорки? По самой кромке зрачка?

Сверкнули да и сгинули…

Показалось.

* * *

– И где ж сюрприз твой?

Руди стоял, что та сова, да глазами хлопал.

Нет никого.

Но ведь та хижина!

И…

– Погоди минуту, царевич, неладно тут!

Хотя и дураку все ясно было бы.

Неладно?

Еще как неладно!

Медведь сюда еще раз наведался да одну лошадь себе уволок. Но вторая осталась. И тело ватажника. И следы.

Вот Руди и не мог понять, что случилось.

Хорь денег зря не просил. Устинью он похитил и сюда привез. И ждал здесь. Вот этого мертвеца Руди, кажется, видел. Имя бы не вспомнил, а лицо знакомо. То, что от него осталось.

А что случилось потом?

Медведь пришел? Или несколько?

Не охотник Руди, так хорошо следы читать не умеет…

Но пока Истерман размышлял, Фёдор уже в хижину сунулся. И спустя несколько секунд вышел оттуда, алый от гнева.

Убегая, ватага Хоря в хижину и не зашла. А чего там делать-то? Девка сбежала, ну и они следом…

А вот обрывок ленты остался. И несколько клочьев от сарафана.

И мешочек Устиньин. С иглами и стеклярусом.

Устя его не заметила, ногой поддала, он и отлетел под одну из лавок. И Хорь не заметил, до того ли ему было.

А вот Фёдор увидел. И вышел мрачнее тучи:

– Р-руди?!

Истерман понял – надо каяться.

– Федя… казни, мой грех. Моя вина.

– Что ты сделать хотел? – Фёдор словно камни во рту перекатывал.

– Хотел, чтобы поговорил ты с боярышней Устиньей. Она бы тебя послушала, да и сладилось бы у вас все. Смотреть не могу, как ты мучаешься!

Фёдор только зубами скрипнул:

– Она здесь была?

– Была, мин жель.

– И куда делась?

– Не знаю.

– Медведь мог ее… – Произнести страшное слово Фёдору не удалось. Горло спазмом