Внедроман. Полная версия - Алексей Небоходов

масле и выслушивал брань от клиентов-французов, смотревших на него как на экзотику. С женой давно развёлся, сына видел редко, чаще получал от него короткие сообщения по мессенджеру. Вечерами он возвращался в съёмную квартирку и включал на старом ноутбуке единственный ролик с пометкой «СССР», где звучал его голос за кадром – там была его юность, мечта и совсем немного безрассудства.

Михаил закрыл глаза. Всё это произошло бы, если бы он ничего не изменил, оставшись стариком в дорогом костюме, умершим в собственном офисе. Теперь всё иначе. Теперь он здесь, в Париже, и жизнь начинается снова.

– Надеюсь, они поймут меня, – тихо прошептал Михаил, обращаясь к отражениям в окнах лимузина. – Я никого не бросал. Просто жизнь решила сыграть со мной по новым правилам. Они должны понять…

Шофёр, услышав его слова, вежливо улыбнулся в зеркало заднего вида:

– Простите, месье, вы что-то сказали?

– Нет, друг мой, это я сам с собой, – с лёгкой иронией ответил Михаил. – Профессия такая – всё время разговариваешь с персонажами в своей голове.

Шофёр сочувственно кивнул:

– Понимаю вас, месье. Иногда у меня тоже в голове звучат голоса пассажиров, когда долго езжу. Сам становишься как герой фильма.

– Совершенно верно, мой друг! – весело подтвердил Михаил. – Мы все герои каких-то фильмов, просто кто-то играет в комедиях, кто-то в драмах, а кто-то, как я, вынужден всю жизнь сниматься в трагикомедиях.

Лимузин свернул на Елисейские поля. Замелькали разноцветные витрины, рекламные вывески и лица людей, наслаждающихся ночным Парижем. Михаил смотрел на эту картину и улыбался, чувствуя, как прежняя жизнь отступает, уступая место чему-то новому и смешному.

– В Париже вас ждут только приключения и успех, месье, – доброжелательно сказал шофёр, останавливая машину у гостиницы. – У вас такой вид, будто вы здесь уже родились.

Михаил рассмеялся, вышел из машины, щедро расплатился и направился в свой номер, ощущая приятную усталость. Лёжа на широкой кровати с хрустящими белыми простынями, он медленно закрывал глаза, чувствуя, как в голове начинают рождаться новые сюжеты.

– Всё только начинается, – тихо проговорил он себе, засыпая. – Самые нелепые и невероятные истории впереди. Теперь уж точно не соскучишься.

В этом абсурдном осознании новой жизни Михаил наконец почувствовал себя по-настоящему счастливым.

Глава 26. Прощание

Возвращение в Москву после Парижа Михаил воспринял болезненно, как неизбежный укол прямо в нервы. Самолёт выплюнул его в промозглые сумерки Шереметьево, где мир казался чёрно-белым снимком. Пассажиры, спеша скрыться в залах аэропорта, не улыбались и не шутили, и Михаил вдруг понял, насколько отвык от этого унылого равнодушия.

Пограничник мельком взглянул на паспорт и поставил печать с таким автоматизмом, будто штамповал не человека, а проездной билет. Михаил коротко кивнул, спрятав вежливость под усталость.

Снаружи он поймал такси и назвал адрес. Пожилой водитель с потухшим взглядом, молча повернул ключ в замке зажигания и тяжело вздохнул.

За окном мелькали улицы, подёрнутые пеленой дождя и тоски. Город казался ещё старше и тусклее, как киноплёнка, давно потерявшая яркость. Михаил невольно подумал, что Москва выглядела усталой и безнадёжной.

– Далеко летали? – водитель прервал затянувшееся молчание.

– До Парижа, – сухо бросил бывший олигарх, глядя в сторону. Там всё иначе. Даже воздух здесь казался вязким.

Поднявшись на лифте, Конотопов на секунду замер перед дверью квартиры. Пульс тяжело бился в висках, но, взяв себя в руки, он нажал на звонок.

Ольга открыла дверь так быстро, словно стояла за ней всю вечность. В её глазах смешались тревога и радость, пальцы, сжимавшие дверной косяк, чуть дрожали.

– Что там? – спросила она, впуская Михаила. – Получилось?

– Завтра, – ответил он, ставя чемодан и избегая её взгляда. – Смирнов обещал отдать документы. Паспорта, визы… Осталось договориться об одной детали.

– И опять Смирнов, – Ольга отвела глаза. – Сколько он взял теперь?

– Столько, чтобы не возвращаться с новой просьбой, – Михаил усмехнулся, поправляя воротник рубашки.

Из кухни появился Сергей, уже почти взрослый и внимательный юноша, молча остановился в дверях и долго смотрел на Михаила.

– Спасибо, – наконец негромко сказал он. – Я понимаю, чем ты рискуешь. Только вот стоит ли?

– Стоит, – решительно ответил Михаил. – Ради вашего будущего стоит.

За столом царило молчание. На тарелках лежали котлеты и картошка с крупно порезанными овощами, словно специально подчёркивая неловкость момента.

– Когда ты улетел, – внезапно заговорила Ольга, глядя мимо Михаила, – я подумала, что нужно сходить на кладбище к родителям. Попрощаться. Но не смогла. Смешно, да? Обычно боятся забыть, а я боюсь слишком хорошо помнить.

– Может, и к лучшему, – мягко улыбнулся Михаил. – Сейчас и так слишком сыро для прощаний. Мы сегодня прощаемся со многим – с квартирой, Москвой, с прошлым…

– В Париже сырость другая, – тихо сказала Ольга. – Трава там, наверное, зеленее, небо выше…

– Там всё иначе, – прервал её бывший олигарх. – Свобода там требует постоянной бдительности и осторожности.

Сергей, молчаливо слушавший разговор, вдруг серьёзно спросил:

– А если Смирнов подведёт?

Конотопов посмотрел на него оценивающе, будто проверяя на зрелость.

– Придумаем новый план. Главное – не паниковать раньше времени.

Ольга осторожно взяла ладонь Михаила, сжимая её с такой силой, будто старалась вложить в это прикосновение всё накопленное за последние месяцы чувство. Михаил смотрел на её ладонь и думал о том, как причудливо судьба переплетает жизни.

– Что скажем остальным? – спросила Ольга. – Алексей, Сергей, Светлана, Катя, Елена – они ведь сейчас не поедут с нами?

– Завтра я им всё объясню, – осторожно ответил Михаил. – Главное сейчас – без резких движений. Пусть думают, что у нас всё в порядке.

– А разве не так? – заметил Сергей, с иронией глядя на недоеденную котлету.

– У нас баланс на грани абсурда, – улыбнулся Михаил, – но именно поэтому нам пока и везёт.

После ужина Михаил долго лежал, глядя в потолок, где сырость нарисовала странные архипелаги. Сон не приходил, а мысли были тяжёлыми. Михаил снова и снова перебирал в голове завтрашний разговор со Смирновым, пытаясь предугадать любой подвох. Однако непредсказуемость Игоря Семёновича делала все попытки тщетными.

В спальне было душно; даже открытая форточка почти не спасала. Из соседней комнаты доносилось приглушённое сопение Сергея, спавшего тяжёлым, молодым сном, таким завидным для тех, кто разучился ждать от завтра чего-то хорошего.

Михаил поднялся, тихо прошёл на кухню и выпил стакан тёплой воды, возвращаясь назад в спальню почти наощупь, словно боялся разбудить собственные страхи. Прохлада воды не погасила бессонницу – та лишь крепче сжала его в своих настойчивых объятиях, вытряхивая последние капли спокойствия.

Только под утро, когда окно наполнилось мутным светом, режиссёра скрутила тревожная, липкая дрёма. Снилось что-то невнятное и