Фантастика 2025-166 - Августин Ангелов

новой лучшей жизни зависит не только от решений руководителей, но, гораздо больше от того, как эти решения станут исполняться самими гражданами СССР. Так уж получилось, что, попав в 1928 год и сразу же оказавшись на высокой должности, я сделал пока не слишком много наблюдений о жизни простых людей. Но и те общественные проявления, которые я видел из отчетов и с чем сталкивался в ежедневной повседневности, свидетельствовали о том, что в эти времена москвичи, вопреки стереотипам из двадцать первого века, вовсе не были намного проще в общении и дружелюбнее друг к другу.

Напротив, в столичном обществе, пережившем революцию десять лет назад, присутствовало такое явление, как классовая ненависть и нетерпимость. Пролетарии завидовали новым буржуям НЭПа и ненавидели их за успешность. Одновременно простой народ ненавидел и появившуюся к концу двадцатых годов социальную прослойку советских бюрократов с их новенькими служебными автомобилями иностранных марок и с женами, а то и любовницами, разодетыми по европейской моде, которые на этих автомобилях колесили по Москве за покупками, в рестораны и театры, когда обычные труженики еле сводили концы с концами.

Сами же пролетарии отнюдь не казались святыми и честными гражданами, не гнушаясь подворовывать с тех же предприятий, на которых работали. Такие работники думали примерно так: «Раз объявлено, что все теперь народное, значит, оно и мое собственное. Следовательно, я вполне могу взять себе что-то по мелочи, не испытывая от этого ни малейших угрызений совести. Ведь общему делу строительства коммунизма та мелочь, которую я прихвачу, никак не помешает, а мне будет польза». И, к сожалению, подобным образом рассуждало большинство обычных рабочих не из активистов, повсеместно практикуя мелкое воровство с заводов и фабрик, которое в масштабах страны наносило немалый урон.

Наблюдая подобное поведение «несунов» по донесениям с мест, я отлично понимал, почему Сталин старался вводить на предприятиях железную дисциплину. Ведь до высокой моральной планки строителя коммунизма, который будет думать о благе страны больше, чем о своей личной выгоде, было еще очень далеко. И, чтобы эту моральную планку поднимать, начальникам предстояло начинать с себя, поскольку они являлись примером для подчиненных. А большинство из них даже и не задумывались о собственном поведении, о том, что они сами постоянно дискредитируют те идеи всеобщего равенства и братства, которые декларируют народу.

Да и многие другие критерии общества пока совсем не соответствовали социалистическим идеалам. Например, уровень образования оставался удручающе низким. А преступность процветала. Хотя меры, принятые мной, уже давали результаты. Например, круглосуточное дежурство милиции и дружинников на столичных улицах позволило значительно сократить преступность во второй половине января, даже несмотря на троцкистский мятеж, который в Москве, к счастью, удалось предотвратить.

НЭП тоже, конечно, способствовал негативным общественным проявлениям. Если банды разного рода отморозков, желающих пограбить богатеньких и занимающиеся банальным уличным гоп-стопом или рэкетом, постепенно уничтожались усилиями милиции и ОГПУ, то иные преступные пороки, замешанные на деньгах, пока еще процветали во всех районах большого города. В Москве конца двадцатых успешно действовали подпольные притоны, бордели и казино. Бесчинствовали разного рода аферисты и мошенники. Свирепствовали карманники. И кроме того, разумеется, имелась многочисленная братия самых обыкновенных городских наркоманов и алкоголиков.

С другой стороны, немало появилось и энтузиастов, настоящих строителей нового мира: честных парторгов, комсомольцев с пламенными сердцами, готовых к самопожертвованию ради блага других, ударников труда, которые не приворовывали со своей работы, а любили ее, бережно относясь к рабочим инструментам и материалам. Подрастало поколение пионеров, воспитываемых на революционных идеалах. Из вузов выпускались новые инженеры и другие специалисты советской формации. А педагоги по всей стране ежедневно боролись с неграмотностью. Но, человеческую природу изменить было очень трудно. Хотя, конечно, некоторые успехи в плане воспитания людей нового образца: трудолюбивых, честных и самоотверженных, все-таки имелись.

Вот только я думал о том, что ни в коем случае нельзя допустить, чтобы эта новая нарождающаяся формация строителей социализма погибла на войне. А ведь в моей прошлой жизни так и произошло, когда именно то самое поколение энтузиастов первых пятилеток и пионеров тридцатых годов погибло почти полностью в горниле Великой Отечественной. И я не собирался допускать подобного развития событий ни в коем случае. Поскольку считал, что именно огромные людские потери стали самой главной причиной развала Советского Союза.

Отложенной на годы причиной, но выстрелившей со всей мощью именно тогда, когда старое поколение искренних строителей социализма уходило, а на смену ему шло поколение людей совсем иного сорта. В основном, потомки тех, кто отсиделся в войну по тылам, меркантильных маргиналов и приспособленцев, которые и оказались той благоприятной средой, тем самым «хворостом», успешно подожженным западными спецслужбами, которые запалили, для начала, межнациональные конфликты по окраинам огромной страны, одновременно протащив во власть своих агентов влияния. И этим агентам некому уже было противостоять, поскольку решительных людей, вроде Эльзы, готовых пожертвовать собой ради идеалов революции, ради защиты советской власти, к этому времени просто не осталось в структурах управления СССР, как и в советской армии. И потому ни одна военная часть не проявила верность Уставу, не выступила на защиту социализма, позволив в 1993 году Ельцину спокойно расстрелять из танков парламент, как единственный и последний осколок социалистической системы, пытающийся оказать хоть какое-то сопротивление буржуазной контрреволюции. Так уж сложилась советская система управления со времен Хрущева, что отрицательный отбор во власти начал доминировать… Кстати, где там сейчас Хрущев? Каким-то уездным парткомом руководит? Надо бы внести этого «кукурузника» в список на ликвидацию, пока он в Промышленную академию не поступил и бед не натворил.

Рассуждая о строительстве социалистического общества в СССР таким образом, чтобы не повторить хорошо известных мне, как попаданцу, исторических ошибок, я доехал от Лубянки до Кремля. И только я вошел в свой кремлевский кабинет, поминая Хрущева, как раздался звонок с Украины. Мне звонил Лазарь Моисеевич Каганович, который уже три года занимал в Киеве должность генсека украинского партийного ЦК. Поинтересовавшись здоровьем товарища Сталина, он сразу же засыпал меня вопросами по Шахтинскому делу, одновременно внеся предложение усиливать на Украине роль ГПУ.

Его предложение сводилось к тому, чтобы создать на местах во всех крупных трестах, на шахтах и прочих важных предприятиях представительства органов, которые следили бы за порядком. Потому что на местах троцкисты и прочие враги, по словам Кагановича, пытались в последнее время устраивать самый настоящий саботаж. К тому же, многие местные партийные и советские функционеры подогревали националистические настроения, выражающиеся в украинизации прессы, организации языковых школ мовы, в продвижении национальных кадров в управленческий аппарат.

Каганович, наоборот, утверждал, что