Опасные видения - Коллектив авторов

Проживает в Хэмпстеде, в Лондоне, своем любимом городе, водит восьмицилиндровый кабриолет «Даймлер» и настолько любит свою работу, что она для него почти как хобби. Нынешняя цель Браннера: построить виллу в Греции и спастись от сырой английской зимы.

Рассказ, что вы сейчас прочитаете, был третьим вариантом, предложенным Браннером для «Опасных видений». Не то чтобы два других не были чудесны, но там имелись мелкие нестыковки. В случае первого, «Витанулы», мне хватило дерзости не согласиться с Джоном по методу изложения совершенно блестящей и оригинальной задумки. Я послал ему страниц пять (с одинарным интервалом) проницательных, умных, емких комментариев, объясняя, как лучше переписать рассказ, и он с присущими ему благодушием и почти полным отсутствием зазнайства послал меня к чертовой матери.

Первый – мимо. Придурок в упор не узнает нового Максвелла Перкинса[167]. Но, известный своим великодушием, я принял от агента Браннера второй рассказ – уморительную черную комедию «Вас никто не убивал» – и собирался уже отправлять чек, когда агент довольно робко известил меня, что случилось, э-э, одно мелкое, м-м, совершенно небольшое, и говорить не о чем, э-э, недоразумение – не получится опубликовать рассказ как новый и ни разу не издававшийся. Он уже выходил в Англии. Но ничего страшного, спешил заверить меня агент. В конце концов, это только британский журнал, а значит, ни один читатель моей антологии видеть его не мог. Так прошел мимо и второй.

Через месяц Браннер, получив телеграмму из лечебницы, где меня до ушей накачали успокоительными, пристыженно прислал рассказ сам. И этот рассказ, «Иуда», начинается на следующей странице.

Вам понравится Браннер. Он тихий, но смертельный. Как дротик, отравленный кураре, из духовой трубки прямо в горло.

Иуда[168]

Джон Браннер

Пятница. Вечерняя служба тащилась к концу. Закатные лучи весеннего солнца наискось прорезали полихромный пластик окон и растекались по полу бокового придела подобно луже масла, разлитого на мокрой дороге. На полированной стали алтаря непрерывно вращалось серебряное колесо, поблескивая между двумя постоянно горящими ртутными лампами; над ним, вырисовываясь силуэтом на фоне мрачного восточного неба, стояла статуя Бога. Облаченный в стихари хор пел гимн «Слово сотворило сталь», а священник сидя слушал, положив подбородок на ладонь, и размышлял, одобрил бы Господь проповедь о Втором Пришествии, которую он только что произнес.

Большинство собравшихся было захвачено музыкой, только один мужчина в самом конце заднего ряда стальных скамей ерзал нетерпеливо, сгибая в нервных пальцах резиновую подушечку для преклонения головы. Он был просто вынужден чем-то занять руки, иначе они постоянно тянулись к выпуклости во внутреннем кармане коричневой куртки. Взгляд его блекло-голубых глаз беспокойно блуждал вдоль помещения, скользя по обводам храма, и отвращался всякий раз, когда строгие линии закручивались в колеса, которые архитектор – возможно, сам Господь Бог – поместил везде, где было можно.

Гимн завершился вибрирующим диссонансом, и собрание стало на колени, склонив головы на резиновые подушечки, пока священник произносил благословение Колесу. Человек в коричневом, на самом деле не слушая, все же уловил несколько фраз:

– Да ведет оно тебя путем предначертанным… служит тебе точкой опоры вечной… приблизит к истине вечного вращения…

Затем он стоял с остальными молящимися, пока хор покидал помещение под мелодию электронного органа. Священник исчез в дверях ризницы, прихожане зашаркали по направлению к главному выходу. И лишь незнакомец остался сидеть на скамье.

Он принадлежал к тому сорту заурядных людей, на которых не стоило смотреть дважды: песочного цвета волосы и изможденное, усталое лицо, зубы неровные и испорченные; одежда сидела на нем плохо, и он слегка щурился, как будто нуждался в очках. Ясно было, что служба не принесла ему умиротворения.

Наконец, когда все ушли, незнакомец встал и со щепетильной аккуратностью положил на место резиновую подушечку. На мгновение его веки сомкнулись, губы беззвучно зашевелились, а сам он, казалось, вытянулся, словно набираясь смелости для решительного шага. Потом незнакомец внезапно покинул скамью и бесшумно зашагал по резиновому ковру нефа к маленькой стальной двери с табличкой «Ризница».

Он нажал на кнопку звонка рядом с табличкой. Дверь быстро отворил младший прислужник – юноша в серой мантии, сотканной из металлических звеньев, которые позвякивали при малейшем движении. Руки юноши были затянуты в блестящие серые перчатки, бритый череп скрывала гладкая стальная шапочка. Ровным механическим голосом, выработанным тщательной тренировкой, прислужник спросил:

– Вы желаете наставления?

Человек в коричневом кивнул и потупил взгляд, нервно переминаясь с ноги на ногу. Сквозь дверной проем были видны благочестивые картины и статуи.

– Как ваше имя? – спросил прислужник.

– Каримов, – произнес человек в коричневом. – Юлий Каримов.

Его глаза напряженно скользнули по лицу прислужника в поисках какой-либо реакции. Но никакой реакции не последовало, и посетитель явно успокоился, когда юноша попросил подождать, – надо сообщить священнику.

Оставшись один, Каримов пересек ризницу и стал рассматривать картину на дальней стене – «Непорочное производство» Энсона, изображающую легендарное происхождение Бога: удар молнии с неба, взрывающий слиток чистой стали. Работа, конечно, превосходная; художник мастерски использовал электролюминесцентные краски. Однако у Каримова картина вызвала чувство физического отвращения, и спустя несколько секунд он был вынужден отвернуться.

Наконец вошел священник, облаченный в мантию для богослужения; судя по мантии, он являлся одним из одиннадцати приближенных к Богу. Шлем, скрывавший во время службы бритый череп, был сброшен, белые тонкие руки играли драгоценной эмблемой Колеса, висевшей вокруг шеи на платиновой цепи. Каримов медленно повернулся к нему лицом и слегка приподнял правую руку. Он рисковал, называя свое настоящее имя; скорее всего, оно пока мало кому знакомо. Но лицо…

Нет, ни намека на узнавание. Священник только спросил профессионально поставленным голосом:

– Что я могу сделать для тебя, сын мой?

Человек в коричневом расправил плечи и просто сказал:

– Я хочу поговорить с Богом.

Приняв выражение усталости и смирения, священник вздохнул:

– Бог крайне занят, сын мой. Он заботится о духовном благоденствии всего человечества. Не могу ли я помочь тебе? Ты нуждаешься в совете по частному вопросу или же ищешь общего божественного руководства в программировании своей жизни?

Каримов взглянул на него и подумал: «Этот человек действительно верит. Его вера – не притворство ради выгоды, а глубоко укоренившееся честное убеждение, и это еще страшнее, чем то, во что верили те, кто был со мной в самом начале».

– Вы очень добры, отец, но мне нужно больше, чем простой совет. Я… – он запнулся на миг, – много молился и обращался за помощью к различным священникам, однако все еще не