Фантастика 2025-157 - Александра Антарио

– Когда многого хочешь, многое и спросят. Разве нет?

– И то верно. Сестра моя с тобой говорила. А теперь и я скажу. Служи моему племяннику верно, и я тебя милостями не оставлю.

– Буду служить, боярин. И государыне Любаве, и племяннику твоему, и тебе, верно и честно.

Боярин оговорку заметил, но сделал вид, что не понял. Понятно же, по статусу называют… а не по тому, кого Михайла первого слушаться будет. Но боярина и так устроило. Заговорил он уже о том, что его волновало:

– А коли так… Фёдор на эту Устинью только и смотрит. Ведомо тебе это?

– Ведомо, боярин. Сам я несколько раз его в церковь сопровождал, когда он зазнобу свою повидать желает.

Несколько! Каждые три дня и сопровождал, теперь боярышня Устинья так в храм и ходила. Поутру, с сестрой и матушкой. Молилась усердно. О чем? Кто ж знает, губами шевелила беззвучно, а ликом так чистый ангел. Видно, что молится она, а не парней разглядывает.

Любовались оба, и Михайла, и Фёдор, только царевич открыто, а Михайла исподтишка. Еще успевал и с Аксиньей переглянуться.

Как поранили его да пригласил Заболоцкий заглядывать, стал он иногда бывать на подворье, хоть и нечасто. Хотел с братом Устиньюшкиным подружиться, да тот буркнул что-то и ушел восвояси. Михайла не унывал.

Насильно мил не будешь?

Так он и не насильно, а постепенно, потихоньку, по шажочку единому, всегда у него все удавалось. Разве что Устинья дичится да брат ее не улыбается.

Странные люди. Ну так то до поры до времени, найдет Михайла к каждому свой подход!

– Вот и ты на нее посмотри пристально. Нет ли там колдовства какого худого? Чем она царевича взяла таким? Видывал я ту Устинью, рыжа да тоща, чего в ней лакомого?

Михайла едва удержаться успел, чуть на боярина как на дурака не воззрился.

Рыжая? Тощая?

Да в уме ли ты, боярин?! Али не чувствуешь, какой свет от нее, какое тепло? А все ж не удержал лица, что-то боярин понял.

– Тебе она тоже нравится, что ль? Да что в ней такого-то?

– Нравится. – Михайла решил, что лучше не врать. – Теплая она. Ясная вся, хорошо рядом с ней. Няньку она свою выхаживала… добрая.

– Теплая, добрая… тьфу!

Промолчал Михайла.

Оно и понятно, боярину такие бабы, как царица Любава, – выгоднее, привычнее. Они во власть прорываются, зубами прогрызаются. А Устинье власть не предложишь, нутряным чутьем Михайла понимал – не надобна ей та власть! И дважды, и трижды не надобна!

Ей бы рядом с любимым жить, греть его, заботиться, вот и будет счастье. Михайла на этом месте только себя и видел. Вот нужна ему именно такая, домашняя, тихая, ласковая…

– Ладно. Вот, возьми… задаток.

Михайла тяжелый кошель принял, а внутрь не посмотрел, на боярина уставился:

– Без дела деньги не возьму, боярин.

– Дело простое будет, при Фёдоре и впредь рядом будь. Вот и сладится.

– За то мне и денег не надобно.

– Надобно. Не просто так даю, мало ли, что купить, кому платок подарить – понял? Для дела тебе серебро дано, не на девок тратить.

Теперь Михайла кивнул:

– Когда так – то согласен я, боярин.

Раенский фыркнул, но не сердито. Так, скорее… уговаривать тут еще всякого. Вот не хватало! И отпустил Михайлу.

Тот и пошел, задумался.

Не верил он в доброту боярскую, нет там и тени доброты. А вот жажда власти есть, ненасытная. И денег, и побольше, побольше… это Михайла в людях легко опознавал, сам такой.

А что боярину надобно?

А и посмотрим. Хитер боярин, да и мы не из лыка сплетены. Авось и его переиграем. А нет… тогда – отпоем!

* * *

Царица Марина пальцами ленты перебрала, поморщилась.

Да, вот эта, алая, в волосах ее смотреться хорошо будет. Нового ей аманта искать надобно.

Илья был, да весь вышел. Жаль, конечно, а только… не будет от него пользы.

Аркан он ее сбросил, новый скоро не накинуть, да и вдругорядь его сбросить легче будет. Проще. Ежели один раз помогли, то и второй углядят да помогут. И нашлась же дрянь такая… Кто только и помог ему?

Нет, не надобно ей сейчас наново воду мутить. Обождать потребуется, так она лучше подождет, сколь надобно, пока не разберется во всем, пока о врагах своих не узнает. Да-да, врагах, ведьме любой, кто чары ее порвать может, враг лютый.

Хорошо бы Илью до донышка выпить, а только рисковать не хочется. Заподозрит чего… даже когда не сам заподозрит, а те, кто ему помог, добром это не закончится. Нет-нет, как говорили латы древние, Caesaris , или «Жена Цезаря вне подозрений». Даже странно, что вымерли, вроде ж и не дураками были?

А и ладно! Иногда и потери случаются, с ними просто смириться надобно. Давненько не бывало такого, но и у купцов есть прибыток, а есть и убыль.

Хотя и обидно было государыне!

Слухи по столице ползут, змейками заплетаются, до палат царских доносятся… Оказывается, Илья ей в любви клялся, а сам какую-то девку по сеновалу валял, дитя ей сделал! Это что ж? Она у него не одна была?

Обидно сие!

Неприятно даже как-то… ей что – изменяли?

Нет, Илюшенька, и не надейся, что вновь я тебя к телу своему белому допущу! Девку свою валяй, дочку нянчи, а ко мне ты впредь и на три шага не подойдешь, так-то!

Кого б себе приглядеть?

Подумала царица, потянула из шкатулки ленту зеленую.

Зеленую – матовую, как глаза бедовые, зеленые. Видела она такого парня в свите Фёдоровой. А почему б и не его? Стати у него хорошие, глаза шальные, хитрые, сразу видно – из умеющих. Вот и побалуются. И один он, ни родни у него в столице, ни друзей, когда и помрет, никто горевать да розыск вести не будет. Тоже хорошо…

Приказать позвать?

Пожалуй что… только не сейчас, а вот к завтрему, как соберет государь Думу боярскую… там и с новой мышкой поиграть можно. Али к послезавтрему приказать приготовить все?

Стекла сквозь пальцы в шкатулку лента зеленая, из нее вслед за мыслями другая потянулась.

Надобно сегодня Бориса расспросить, нравится ему, когда супруга в дела его входит, а что у нее свой интерес, и не догадывается мужчина.

И царица ловким движением в черные локоны алую ленту вплела,