Йарахонг. Город и тьма - Наталья Гунина

Ее передернуло. Вдвоем, локоть к локтю, они перелезли через нагромождение обломков. Лежащая наискосок потолочная балка тлела, слабо светясь багровым где-то в сердцевине. Там, где раньше было широкое выходящее на улицу окно, гранитные плиты пола выгорели до основания и всё еще дышали жаром.

— Видал? Тут даже камни оплавлены.

Игнасий кивнул. Того, что он увидел, было достаточно, чтобы понять: атака была не случайностью. Ее задумали и подготовили давно, задолго до сегодняшнего дня. А значит…

— Я должен поговорить с главой храма Ветра. Если ещё не поздно. И сразу же вернусь.

Интерлюдия 3

— Тебе нравится так жить?

Ты вздрагиваешь всем телом в своем тесном логове, вскакиваешь, озираешься. Вокруг только темень. Никого. Ты думаешь, тебе послышалось. Мысли явственно читаются на твоём лице. Облегченно выдыхаешь, садишься, снова кутаешься в грязное покрывало.

— Дитя, тебе нравится так жить?

В этот раз ты реагируешь на шёпот спокойней и лишь огрызаешься:

— Тебе какое дело!

В твоём голосе вызов. Похвально. Ты не можешь скрыть страх: он виден в линии щуплых плеч, в дыхании, в отчаянно быстром биении сердца. И все-таки — вызов. Хорош!

— Миру нет дела до одиноких несчастных мальчишек. Мальчишки должны менять его своими руками. Мстить тем, кто сделал их несчастными.

— Я отомщу.

Ты сжимаешь кулаки, вскидываешь подбородок, а потом внезапно сникаешь и бормочешь горько, еле слышно:

— Меня бьют даже другие дети. Как я могу…

Тихих смех, кажется тебе, доносится отовсюду.

— Это не помеха. Хочешь получить силу?

— Силу на время? Так ты из этих, — он помолчал и сплюнул слово, — богов.

— Этих.

Темнота шуршит и мнется смехом, как тонкая бумага. Тебе не по себе.

— Разве они могут говорить с людьми вне храма?

— Иные — могут.

Шёпот истончается до тишины. Ты тоже молчишь. Думаешь.

Интересно, какие истории нынче рассказывают детям: сказки о большой войне или мифы о том, как добрые новые боги являются из-за границы небытия на помощь отчаявшимся?

— Ты будешь моим богом? Моим собственным?

Твой голос взвивается почти до крика, и ты пугаешься: вдруг кто услышит. Все-таки мифы. Что ж, это к лучшему.

Ты притихаешь и говоришь так, будто пробуешь слова на вкус.

— Я хочу силу. Что я должен сделать?

В твоей детской головенке — это видно по взгляду — проносятся испуг, недоверие, желание использовать внезапную возможность, испробовать заемную силу. Все твои примитивные мыслишки видно насквозь. Ты ёжишься от тихого смеха, передергиваешь плечами, губы дрожат, но ты твердо смотришь во тьму. Что ж, похвально.

— Что нужно сделать?

Ночной воздух на юго-восточной окраине Йарахонга не пахнет цветами и благовониями. Он смердит тухлыми объедками, мочой и дымом далёкого пожара. Переменами.

Глава 7. Пленник

Юржин очнулся на холодном полу. Тело болело. Он приподнялся на локте и сел. Голова сразу закружилась, его замутило. Он крепко зажмурился и снова осторожно приоткрыл веки. Память вернулась рывком.

Его держали за локти всю дорогу до храма Росы. Сперва Юржин остолбенел, скованный неожиданностью и страхом, и покорно переставлял ноги. Но ведь он не мог идти с ними и тратить время зря! Его ждал дядя Линкей на постоялом дворе. Юржина и так ожидала выволочка за самовольную прогулку, а если он задержится еще сильнее… нет, он должен был сейчас же освободиться!

— Мне надо идти! — он попытался стряхнуть чужие руки, но жрецы в бирюзовом держали надежно.

— Вы не довольны письмом в шкатулке? Я ничего о нём не знаю!

— Ну-ну, — хмыкнула Мальда, — не трепыхайся.

— Что я сделал! Пустите меня!

В ответ — молчание. У Юржина похолодело в животе, во рту пересохло. Он отчётливо понял: в письме, которое он принёс, было что-то ужасное. Угрозы? Дурная весть? А они решили, что в этом виноват он.

— Пустите! Я ничего не знаю! — он рванулся было, но получил локтем в бок и утих.

— Спросите у Искр, это их шкатулка. Я не при чём, — совсем тихо проговорил Юржин.

Мальда, шедшая впереди, услышала. Обернулась, оскалившись зло.

— Сейчас узнаем, причём или нет.

Юржин ссутулился и обмяк. Он больше не дергался и позволил довести себя до самого храма Росы. Там пленители наконец разжали руки и затолкнули его внутрь так, что Юржин чуть не упал.

Верховного жреца Росы было не узнать. Всего полчаса назад это лицо было лощеным и важным, губы растягивались в самодовольно-благожелательной улыбке. Теперь оно побагровело, перекосилось. Лоб, нос и щеки покрыли кровянистые волдыри. Волосы обгорели, в мантии тут и там виднелись прожженные дыры.

Юржин отшатнулся, вскрикнул и закрыл лицо.

— Нравится? — взвизгнул голос над его ухом, — Смотри, сволочь! Нравится твоя шкатулка?

— Я не знал, не знал! Я не хотел, — из глаз брызнули слезы.

— Где ты это взял?

— Мне дали.

— Кто?

Он вспомнил красивую незнакомку в шафранно-желтой накидке. А ведь она не желала отдавать шкатулку, собиралась отнести ее сама. Это он ее уговорил. Должно быть, девушку тоже обманули, а она ни в чем не виновата. Да! Так все и было! Значит, он ни за что не должен рассказывать о ней.

— Кто? Отвечай!

— Не помню, — солгал Юржин.

— Когда он принес шкатулку, господин, он говорил про жрицу Искр, — напомнила Мальда.

— Жрица. Как она выглядела? Отвечай!

Лицо верховного перекосило еще сильнее. Чьи-то руки ткнули Юржина в спину, он не удержался и упал.

— Отвечай, паразит!

— Я не знаю, — Юржин упрямо задрал подбородок, — она… она закрывала лицо. На ней была желтая накидка.

Он видел, ткань лежала на мостовой. Значит, этим упоминанием он уже не мог ей навредить.

— Он что-то скрывает, господин. Он знает больше.

— Говори.

— Я ничего не знаю, — Юржин попытался выпрямиться, — отпустите меня, мне надо.

Его ударили в лицо. Голова взорвалась болью.

— Надо ему. После того, что сделал? Получай! Получай, гад! И Искрам твоим достанется. Будь уверен.

Каждое слово подкреплялось ударом. В лицо, в затылок, по ребрам. Юржин скорчился на полу, закрывая живот.

— Довольно время терять. Разберемся с теми, кто его подослал.

Эти слова Юржин слышал последними перед тем, как мир для него потемнел и исчез.

Перетерпев тошноту, Юржин привстал и попробовал оглядеться. Вокруг — темнота и больше ничего. Страх накатил волной, сердце забилось в горле. Что, если он теперь больше никогда не будет видеть? Что, если у него в голове что-то сломалось?

В родном городе Юржина жил слепой старик, зимой и летом таскавшийся в одних и тех же лохмотьях. Никто не знал, где