Йарахонг. Город и тьма - Наталья Гунина

— Джассан! Быстро ко мне! Что здесь творится! — и разжимает пальцы.

Ветерок покидает комнату так быстро, как будто за ним гонится десяток темных тварей.

Блик.

Главная жрица храма Искр ахает, прижав ладони ко рту.

— Как? Нашлась?! А мы все думали… Как такое возможно?

Блик.

Отраженный солнечный луч падает на мостовую, усеянную хрустальными осколками, и тут же рассыпается десятками радужных пятен. Ребенка, который совсем недавно лежал, свернувшись клубком у стены, больше не видать. Куда он мог подеваться?

Солнечные лучи ищут его и не находят. Хотя они не слишком-то упорствуют в этом.

Блик.

Бывший глава храма Истины отец Далассин спит. Его губы подергиваются, будто он пытается что-то сказать, глазные яблоки ворочаются под тонкими веками. У изголовья сидя дремлет Утара. Ее белые волосы в беспорядке, под глазами залегли темные круги. Она вздрагивает и резко выныривает из сна, когда отец Далассин внезапно открывает глаза. Его взгляд неожиданно остр и цепок.

— Доложи о событиях. Кратко.

Утара набирает полную грудь воздуха и начинает тараторить, быстро, но четко выговаривая слова. В уголках ее рта прячется улыбка.

Блик.

Солнечные лучи топчутся у жалкого домишки на окраине, похожего на плюгавого старика в драной шляпе. К его скрипучему крыльцу, как водится по утрам, тонкой струйкой стекаются оборванцы. Сегодня не хватает некоторых из тех, кто обычно тут ошивается.

Блик.

Над центральной площадью раздается шум крыльев. Острые черные глаза отмечают запекшуюся кровь и неподвижные тела. Птицы пролетают над каждым, задерживаясь возле некоторых и вглядываясь в лица. Один из вьюрков приземляется рядом с безжизненной совой и что-то клюет на ее лапе. Скоро он взлетает. В клюве виднеется клочок тонкой бумаги.

Ступая по разбросанным пестрым перьям, по площади осторожно ступают служители храма Исцеления. Они не задерживаются около лежащего на краю человека — он очевидно мертв. Моноптер они тоже обходят по дуге. Их помощь там уже не требуется. Одинокий еле теплящийся светоч жизни зовет их за собой.

Увидав сложенные за моноптером тела, самый юный из целителей бледнеет, резко меняется в лице и отбегает в сторону. Его тошнит. Ему кажется, что остальные косятся на него с неодобрением, но им нет дела до его слабого желудка и нервов. Они видят пузырящуюся кровь и слышат прерывистое хриплое дыхание.

Один из целителей, прикрыв глаза, голыми руками соединяет разорванные жилы. Другой гладит выжившего по голове, унимая боль. Вниманием третьего, наконец присоединившегося к ним, завладевает что-то яркое, блеснувшее у раненого в ладони. Он осторожно разжимает пальцы и видит золотую монету, чистую и блестящую, не запятнанную ни грязью, ни кровью. На одной стороне монеты знак богини Удачи, на другой — нарисованное краской полуразомкнутое кольцо.

Как только монета покидает ладонь, дыхание раненого ослабевает, сердце пропускает удар. Еще один. Послушник-целитель испуганно возвращает тяжелый кругляш обратно.

Пульс выравнивается.

Блик.

Дверь, сделанная из дымчатого хрусталя, захлопывается со звоном. Силуэт вошедшего внутрь человека еще мгновение виден, но он делает шаг вперед и скрывается за мерцанием и блеском.

Блик.

У дверей храма Росы стоит верховный жрец. Его лицо обезображено рытвинами и ожогами, одежда порвана и прожжена в нескольких местах. Он молча смотрит на восходящее солнце, его глаза слезятся.

Блик.

Блик. Блик. Блик.

* * *

Солнце катится к закату. По Золотой улице Йарахонга тянется цепочкой небольшой паломнический караван. Стучат копыта. Угрюмо молчат люди и подвязанные тряпицами бубенцы. Рядом с небольшой крытой повозкой идет юноша, почти еще мальчик, с копной нечесаных волос и опухшими от слез глазами. Он ведет в поводу красивого крепконогого мула. На козлах повозки сидит мужчина средних лет, одетый как слуга.

Ты подбегаешь к ним, когда они почти подходят к городским воротам. Хотя тебе это только так кажется — твое ковыляние назвала бы бегом разве что безногая улитка. Ты безошибочно опознаешь юнца как главного. Того, кто может принимать решения.

— Возьмите меня с собой.

Твой голос срывается и сипит, будто простуженный.

Он внимательно смотрит на тебя и, конечно, все видит. Жалкую щуплую фигурку, слишком мелкую для твоего возраста. Пальцы, комкающие подол оборванной одежды, больше похожей на тряпье. Челку, спадающую на темные глаза, и искусанные в кровь губы.

Ему бы поинтересоваться, на кой ты им такой сдался, но он лишь глядит тебе в лицо, склонив набок голову, а затем спрашивает:

— Кто-то потеряет тебя?

Ты не произносишь ни слова, и поэтому он уточняет:

— Кто-то станет переживать из-за того, что тебя нет?

Ты молча мотаешь головой, не решаясь снова подать голос. Тогда он хлопает по борту повозки.

— Забирайся.

Ты залезаешь внутрь, и повозка трогается. Копыта и подошвы ног поднимают пыль

В спины уходящим дует ветер.