Вскрытие и другие истории - Майкл Ши

Схватившись за ручку, он надавил на кнопку, одним махом распахнул дверцу и прыгнул на водительское сиденье, прожимая его коленями. Отодвинул занавеску, и два тусклых луча фонарного света пронзили темноту, разбившись на осколки о два тела. Ангел Смерти выжал пулю из своего «Магнума», ощутив, как сладко она оттолкнулась от дула, а затем, пробив кожу, влетела в выпуклую кость меньшей из двух голов. Непревзойденно плавными движениями сухожилий и когтей, с досужей щедростью, он несколько раз пронзил оба черепа, с грохотом выдавая порции свинца, отслеживая смерть целей по спазмам отдачи.

Домой Энгельманн возвращался, петляя по улицам как вздумается. По дороге он заглянул в кругло-суточный магазин за блоком корневого пива, затем развернулся и заехал за газетой в алкогольную лавку, сделал остановку у тако-забегаловки и после подробной вежливой беседы с женским голосом, доносящимся из динамика в виде клоуна, заказал ванильный коктейль. Совершая все эти передвижения, он наслаждался пьянящей свободой – свободой решать, блуждать или не блуждать по улицам города, плавно подкатывать к дорогам и съезжать с них, когда заблагорассудится.

А в это время в воздухе над тем же самым районом, на который Энгельманн решил выплеснуть гнев, качалась межкосмическая пушинка чертополоха. В кругу коллег это существо имело сложное личное имя, выражаемое синхронными артикуляциями на разных электромагнитных частотах и фонетическую форму которого можно передать как «Сираф».

В тот самый момент, когда Энгельманн заказал ванильный коктейль, Сираф выбрал крышу высокого, частично заброшенного здания в качестве укромного места для инициации инертной фазы. Архивы предписывали всем полевым работникам на первое время после прибытия в чужеродную среду перейти в пассивное состояние, а исследовать местные формы жизни уже после. При таком регламенте у работника было время удостовериться, что он обрел стабильную конфигурацию и готов тратить ценную исследовательскую энергию на мимикрирование и взаимодействия. Рабочие обладали ограниченным количеством метаморфической энергии, и даже при самых благоприятных обстоятельствах были способны лишь на кратковременную деятельность. А потому тщательно телепальпировали окружающую среду на наличие местных деструктивных явлений, способных помешать исследованиям.

Сираф принял сферическую форму и покатился по смоляному кирпичному парапету крыши, без промедления инициировав телесканирование ближайших коренных жителей. И хотя большинство из них, на первый взгляд, бездействовали и находились слишком далеко для более тщательного анализа, молодой ученый пополнил морфологическую программу расы, предоставленной Архивами, большим количеством информации. Программа представляла собой, скорее, общие наброски, и Сираф, пока бездействовал, долгими часами добавлял в нее новообретенные данные в закодированной форме.

Но, естественно, одной подобной подготовки мало, чтобы прояснить детали такого неясного и неопределенного процесса, как взаимодействие с другим видом. Сираф рассчитывал перенять большую часть физической структуры аборигенов, их движения и большой словарный запас, дабы, после выхода из состояния покоя, имитировать их и инициировать с ними информационный обмен. И только тогда, в течение короткого и требующего непомерных затрат энергии периода мимикрии и близкого взаимодействия, он сможет детализировать наблюдения.

К примеру, Сираф оперативно и почти полностью ферментно задокументировал местную речь. Но когда придет время устанавливать отношения с туземцами, он не будет знать, какие двигательные и поведенческие паттерны сопровождают лексикон. Он сумеет сформулировать идеи, однако указаний, какие идеи и при каких обстоятельствах выражать уместно, а какие нет – не существовало. Говоря образно, полевой работник словно выходил на театральную сцену в законченном образе, но не имел ни малейшего понятия, что за персонажа он играл, – а во многих случаях даже не представлял, какой персонаж в целом подойдет для представления.

Всего после нескольких часов усердной рецепции и рассуждений Сираф тщательно продумал свою новую форму – уже один этот факт дает представление о его выдающихся способностях как ученого. Судя по всему, более крупный из двух полов – «мужчина» – имел более высокую мобильность и больше социальных свобод, чем «женщина». (Эта тема явно прослеживалась во снах парочки неактивных женских особей поблизости.) Помимо того, Сираф отметил, что у человеческой расы сексуальное влечение является доминирующим инстинктом, благодаря чему его шансы на получение ценных знаний о репродуктивных ритуалах увеличивались. В общем, молодая мужская особь с высоким брачным потенциалом имела самые высокие шансы успешного взаимодействия. Сираф вывел следующие характеристики в местных единицах измерения: рост – шесть футов четыре дюйма; вес – двести пятнадцать фунтов; возраст – двадцать четыре года; развитые мышечная и сосудистая системы; тип внешности – нордический; волосы – светлые.

Сираф знал, что коллеги не одобрили бы его выбор – форма превышала местные стандартные показатели общего размера, силы и визуальной привлекательности. Кто-то точно бы отметил, что атипичный индивид вызовет аномальную реакцию. А это, в свою очередь, приведет к неправильным выводам исследования.

Но, в отличие от консерваторов, Сираф предпочитал эвристический подход. Он заключил, что идеальной ситуативной среды не существует. Получение знаний невозможно без создания дисбаланса, привнесения изменений. А раз невозможно, то почему бы и не создать легкий дисбаланс? Пускай полевой работник взволнует своим появлением чужую популяцию. Но в умеренной степени – лишь настолько, чтобы приумножить и углубить потенциальные взаимодействия в рамках кратковременного эксперимента.

Так вышло, что все те часы, пока Сираф творил себя, лежа на крыше, Энгельманн занимался почти тем же самым. Он лежал на матрасе в квартире на верхнем этаже старого жилого дома. Откинувшись на подушки, он то смотрел телевизор, то делал записи в блокноте на спирали, положенном на приподнятые бедра.

«Свобода! – писал он. – Это шутка/чудо. Как все потрясающе просто! Стоит решиться на свершение правосудия, и одно решение уже дает силу. Чтобы взлететь, надо лишь осмелиться. Я могу летать. Я имею власть над жизнью, я свободен от смерти. Даже если в конце концов Отряды насекомых меня схватят…»

На экране заиграла реклама джакузи, и Энгельманн прервался на просмотр, хоть и видел ее уже дважды. Ролик то и дело крутили во время ночного фильма на местном канале. Две пышногрудые девушки в бикини – одна сидела на краю бассейна и барахтала ногами, другая стояла в воде – смеялись вместе с молодым человеком. Вода доходила ему до шеи, и стильная усатая голова покачивалась как раз на уровне груди той, что стояла рядом. Закадровый голос читал рекламный текст, а в кадре появлялись адреса торговых точек. Реклама закончилась; и чтобы продолжить записи, Энгельманну пришлось сначала перечитать написанное.

«Больше никто меня в Комнату Яда не затащит. Нет-нет! Я отправлюсь в яркие залы Лекарств. И мне дадут средство, обновляющее душу.