Книга дождя - Томас Уортон

– Разговоры с полицией ни к чему хорошему не приведут, – замечает Митио. – Они патрулируют периметр, и только. Когда они ловят того, кто пытается проникнуть туда или выйти оттуда, его арестовывают. Но сами они и шагу не сделают за забор. Для них это тоже под запретом. Они примут у вас заявление о пропаже человека и закончат на этом.

Алекс смотрит в окно. Легковушки и пикапы пролетают мимо по дороге – обычный день. Он делает глубокий вдох, пытаясь обрести хоть какое-то подобие равновесия.

– Да, я это знаю, – наконец произносит он. – Тогда, видимо, я пойду туда один.

Митио моргает и вновь поправляет очки.

– Эмери рассказывала вам, что там?

– Как я и говорил, мы никогда это не обсуждали. По-настоящему.

Алекс вспоминает последнюю встречу с сестрой несколько лет назад. Они собрались втроем отпраздновать мамино шестидесятилетие в ее квартире в Оканагане.

– Зачем? – спросил он Эмери. Вопрос касался и возвращения в Ривер-Мидоуз, и посещений запретной зоны.

– Я там родилась, – ответила она.

– Ты родилась в родильном отделении больницы Барнеби, как и я.

– Ты понимаешь, о чем я.

– Правда? Не понимаю, почему ты считаешь это своим делом. В смысле, что тебе до этих зверей? В диких условиях животные каждый день гибнут страшной, мучительной смертью, и так было всегда, задолго до того, как появились мы. Такова природа.

– Это место, – сказала она, указывая куда-то туда, за горы и прерию, – это место не природа. Это сделали мы. Люди. Кто-то должен взять на себя ответственность за это.

Алекс упирается взглядом в полную чашку кофе, который еще даже не попробовал.

– Я не вижу иного выхода. Если она ушла туда, я тоже туда отправлюсь.

Юноша изучает его, словно оценивая его смелость или решимость.

– Власти очень постарались скрыть от людей правду о том, что случилось в Ривер-Мидоузе, – говорит Митио. – Они назвали это «природоохранной зоной», ведь если дать чему-то запоминающееся название, люди примут его за истину. Но они не охраняют природу. Они просто окружили место забором, потому что не знают, как исправить то, что нарушили, и никто не хочет это признать. Вы жили в том городе. Уверен, вы помните эти аномалии, эти рассогласования, которые появлялись и исчезали. То, что происходит в «природоохранной зоне» – это одно бесконечное, непредсказуемое, неотвратимое рассогласование. Вы и не представляете, как там опасно.

Алекс сглатывает.

– Уверен, так оно и есть, но мне нужно найти сестру. Я должен попытаться.

Митио откидывается на стуле. Он вновь поправляет очки, должно быть, это его нервная привычка.

– Понимаю, – говорит он. – Вы ее любите. Она член семьи.

Он произносит это с такой простой убежденностью, что кажется еще моложе, до странности невинным, будто живет в мире, который чище мира других людей. Алекс понимает, что Митио напоминает ему Эмери в детстве. Он вновь видит номер в мотеле «Сонный медвежонок», где они жили с отцом, пока Эмери лежала в больнице и мать дежурила у ее постели. Бен Хьюитт старался держаться и изо всех сил стремился добиться отклика от сына, который ни в какую не хотел ему открываться. Нужно быть оптимистами.

Митио выпрямляется и отодвигает чашку в сторону. Роется в рюкзаке, вынимает маленькую книжку в бледно-зеленой обложке со спиральным переплетом.

– Это одна из записных книжек Эмери, – говорит он. – Когда книжка заканчивалась, Эмери отдавала ее мне на хранение, а сама начинала новую. Это последняя, она отдала ее мне пару недель назад.

Он пододвигает книжку к Алексу. Тот берет ее, изучает мятую мягкую обложку.

Пиши в дождь

Дневник на любую погоду

Патентованная водоотводящая бумага

Под печатным текстом Эмери аккуратно надписала черным фломастером: «№ 24».

Осторожно, словно блокнот может быть заражен, Алекс берет его в руки и открывает на середине. Для дневника, чьи страницы должны отводить влагу, бумага слишком уж сильно пошла волнами, истрепалась, испачкалась. Его обоняние улавливает легкий земляной запах – так пахнут камни, когда сохнут на солнце после дождя. Он понимает, что этот блокнот – свидетельство того, сколько часов Эмери провела там, за забором, порой в очень сложных погодных условиях.

Он перелистывает назад, к первой странице. Надпись карандашом, сделанная ее мелким, аккуратным почерком. Первая заметка датируется чуть более чем шестью месяцами назад. Она записала время, когда вошла в Заповедник (6:14) и вышла (19:36). Больше двенадцати часов. Целый день. Между этими цифрами заметки о погоде и список увиденных животных: несколько зарянок, желтая древесница и три белохвостых оленя.

Он переворачивает страницы. Она писала и другие заметки. О хронологии событий, связанных с Ривер-Мидоузом и выемкой руды, все расписано по годам. Факты и рассказы о встречах людей с птицами и другими животными, попытки общаться с другими видами – в том числе в прошлом и по всему миру. Истории, которые она сочла достаточно важными, чтобы их записать.

Алекс листает до последней записи. Еще одна короткая заметка о посещении Заповедника, с указанием времени и наблюдений за животными.

18:47 Две сороки на крыше сгоревшего амбара, гнездятся здесь все лето. Тут находится аномалия, одна из самых непредсказуемых в Заповеднике, но это их не отпугивает или, похоже, не заботит, по крайней мере там, наверху. Еще одно доказательство, что аномалия расположена на уровне земли.

Опять эти новые звуки, короткий пронзительный тройной клекот. Они говорят друг другу что-то, чего я прежде у них не слышала. Я подошла так близко, насколько осмелилась, и попробовала повторить фразу, чтобы увидеть, как они отреагируют. Они проигнорировали меня и спустя несколько минут улетели. Возможно, я не смогла повторить высоту тона или темп. А может, им просто не хочется общаться со мной.

Он поднимает взгляд на Митио, не вполне уверенный, как прокомментировать фантазии своей сестры о птицах.

– Она и в детстве так делала, – говорит он. – Вела дневник исследований природы. Тогда записи не были… такими подробными.

– Мы стараемся записывать все, за всем следить. Сравниваем заметки. Возможно, существуют закономерности, которые мы не способны заметить вблизи, когда ходим туда день за днем.

– Спасибо, – говорит Алекс, подхватывая блокнот. – Я почитаю. На случай…

– Я тоже так подумал. На случай, если удастся найти подсказку.

Алекс думает, не попросить ли разрешения оставить дневник у себя, а потом понимает, что боится никогда не увидеть сестру снова и эта вещь – хоть что-то, что он может забрать с собой и показать матери. Доказательство, что он пытался.

– Пусть пока он побудет у вас, – говорит Митио. – Может, вы заметите то, что я пропустил. Если найдете