В дивизионе - Алексей Дягилев

— Скажешь, бандитская пуля. — Успокоил его я.

— Пуля?

— Или в аварию попал.

— Это пожалуй лучше, но всё равно волноваться будет. — Поспешно закивал он.

— Тогда скажи правду, что любовница поцарапала. — Уже откровенно прикалываюсь я.

— Тогда меня жинка сразу убьёт, у меня и так уже последнее китайское предупреждение.

— Есть за что?

— Вот веришь, нет.

— Я верю. А жинка?

— Ревнивая она у меня, жутко.

— Ревнует, значит любит. Жену-то давно не видел?

— Месяц уже. — Вздыхает он. — С тех самых пор, как вся эта свистопляска началась.

— Значит скоро увидитесь. Вроде всё к завершению идёт.

— Хорошо бы. — Снова вздыхает он.

Посторонние разговоры приходится прервать, так как к нам подходит полковник Васин, держа в руках какую-то папку.

— Ну, что решили, товарищ капитан государственной безопасности? — спрашивает Иваныч.

— А, машет рукой он. Решили сразу валить, если арестованная окажет сопротивление.

— А говорить с ней пробовали? — спрашиваю я.

— Пытались. Не идёт она на контакт. Говорит, что перестреляет всех нахрен.

— Волына точно у неё?

— А где ей ещё быть? У лейтенанта пистолета нет. В допросной мы его не нашли, да там и прятать-то негде, охране он тоже ничего не сдавал. Остаётся одно. Ждать, когда Тихий очнётся, либо штурмовать карцер. Местные ждать не хотят. Боятся, что информация о ЧП уйдёт наверх. Вот и…

— Разве вы приказать не можете? Вроде из одного ведомства.

— Ведомство одно. Отделы разные. Мы тут как бы в гостях.

— Может тогда я с ней поговорю. Хуже уже не будет. А меня тут никому потерять не жалко.

— Попробуй. Обещай всё, что захочет. Хотя вряд ли что выйдет.

Подхожу к сваренной из толстого железа на уголках двери и прошу, чтобы мне открыли кормушку. Смотреть в волчок чревато последствиями, можно без глаза остаться. А если шпионка среагирует на открытую кормушку, и сразу начнёт стрелять, тогда от уговоров не будет никакого смысла.

— Уверен? — спрашивает полковник.

— Абсолютно.

Один из цириков, подойдя сбоку, открывает форточку на железных дверях, а я уже с другого бока аккуратно заглядываю внутрь. В нос сразу шибануло вонью из канализации, а в ярко освещённом карцере я под таким острым углом сразу никого не заметил. Пришлось помахать левой рукой перед форточкой, в надежде, что стрелок среагирует на движение и заглянуть уже под другим углом. А вот в этой камере прятаться было уже абсолютно негде. Помещение площадью два квадратных метра, четыре стены, одна из которых дверь, и сливное отверстие в полу возле противоположной от двери стены. Вот возле этой стены, прижавшись спиной к ней, и сидела абсолютно голая Анфиска, наведя в мою сторону волыну. Хотя сам пистолет я не видел, ствол вместе с держащей его рукой был накрыт платьем, и понять, что это такое, было практически невозможно, особенно под таким углом. Зато та уверенность, с которой смотрела на меня убийца, внушала…

Поневоле всплыл в памяти фильм из моего времени — «Калина красная», где вор Егор, которого гениально сыграл Василий Шукшин, просто сунув руку в карман, напугал двух деревенских амбалов с дрекольем, практически одним взглядом.

— Привет, Милка! — как можно беззаботливей говорю я. — Вот мы и снова встретились, как ты и предполагала.

— Да пошёл ты, мусор! — сплюнув на пол, зло отвечает она.

— Вижу, соскучилась. Я то может быть и пойду, только тебя сразу завалят.

— Да и пох.

— А ты что, позагорать напоследок решила? — меняю я тему.

— Чего?

— Разделась вся. Да и номер в отеле сменила. В прошлой камере разве не понравилось?

— Привыкаю. Ночью совсем холодно будет. Оденусь, хоть немного согреюсь.

— Понятно. Ты доживи сначала до вечера. Местные вертухаи за автоматом пошли. Так что сначала изрешетят тебя, а потом смоют в эту дырку всё, что осталось. Замочат прямо в сортире.

— А тебе-то какое дело, мусорок, где меня закопают?

— Ты маруха за метлой-то следи, и базар свой фильтруй. Хочешь подыхать, сдохни. Только вот те козлы, которые тебя во все дырки имели, сухими из воды выйдут. Несмотря на твои показания. Скажут, что знать про тебя не знают, и всё это оговор немецкой шпионки, тем более дохлой. — Негромко говорю я, чтобы лишние уши не посвящать. Так как только полковник Васин стоял от меня в двух метрах, отогнав всех остальных ещё дальше. Чтобы не мешали.

— А так что ли не выйдут?

— Могут. Вот только при живом свидетеле это гораздо сложней у них выйдет. Показания, очные ставки, расследование. Нервишки потреплют, кто-то и поплывёт. Это же не воры, барыги. И расколоть их раз плюнуть, было бы желание.

— А мне-то что от этого? Всё равно расстреляют.

— А это уже как карта ляжет. Ну, если тебе так нравится сидеть у параши, сиди. — Смотрю я в сторону выхода. — Лейтенант вон уже очнулся, сюда идёт. Так что он тебя голыми руками придушит. Его за утерю боевого оружия и так отымеют. Поэтому он сперва с тобой разберётся. — Блефую я, услышав топот шагов в коридоре.

— Ладно. Скажи своему полковнику, что я сдаюсь. Но только чтобы меня перевели обратно в мою камеру. А ещё в душ хочу. — Повышает она голос.

— В душ хочет, сдаётся. — Киваю я полковнику.

— Пусть всё лишнее оставит в камере и выходит. — Громко говорит он и радостно машет руками.

— Ну, ты всё слышала? — спрашиваю я.

— Конечно, мой сладенький. — Начинает кривляться Анфиска. — Бах!!! — громко кричит она и дёргает рукой, изображая отдачу. Сказать, что я испугался?.. А хрен его знает. Просто отпрянул от двери, среагировав на движение. Зато Анфиска залилась звонким, задорным смехом.

— Банкуйте, собаки легавые, я сдаюсь! — Весело кричит она на весь подвал, продолжая потешаться.

От двери меня отстраняет местная вохра, поэтому в дальнейшей контртеррористической операции я больше не учавствую, а наблюдаю всё со стороны. Пространство возле карцера отцепляют несколько охранников с автоматами. Один из них открывает дверь, а стоящий сбоку от проёма командует.

— Выходи по одному. Стволы перья на пол. Руки за голову.

А вот этого уже не ожидал никто, кроме меня. Голая Анфиска, сверкая белизной своего