Тьма. Том 8 - Лео Сухов

условной чертой, где кончались обжитые земли и почти начинались владения Тьмы, лежала степь. Бескрайняя и суровая, раньше она давала приют кочевым племенам. До тех пор, пока однажды из монгольских степей не пожаловали отродья.

Но и сейчас, как и тысячу лет назад, на этих землях случаются яростные схватки. Например, ранняя весна вступает в жестокую битву с зимой. С юга, из-за барьеров Тьмы, прорываются тёплые сухие ветра из пустыни Каракумы. И эти ветра не несут с собой влаги или свежести. Скорее, они похожи на дыхание гигантской печи: иссушающее и настырное.

Под этим напором снег не просто тает, а будто испаряется, обнажая промёрзлую потрескавшуюся землю. Там, где сугробы были особенно глубоки, появляются промоины, и уже по ним бегут, торопясь и звеня, первые ручьи.

По едва заметной дороге, разбитой колёсами машин и копытами лошадей, брели двое путников. Их вид был настолько нелеп в этой дикой местности, что сторонний наблюдатель мог бы решить, будто они только что сошли с трапа самолёта. И, естественно, не здесь, а на окраине какого-нибудь крупного цивилизованного города.

На одном был элегантный, но слишком лёгкий для здешней погоды плащ, и городские туфли, размокшие и покрытые грязью. На другом — тонкое пальто и фетровая шляпа, неспособная защитить от местного колючего ветра. В общем, оба они выглядели так, будто направлялись на светский раут, а не в гиблое пограничье с землями Тьмы. Однако их, кажется, это не смущало…

Первый мужчина, с гордым длинноносым профилем, шёл с привычной, почти прогулочной уверенностью. Его кучерявые волосы были в беспорядке, но взгляд оставался острым и оценивающим.

Второй мужчина, высокий и худощавый, с благородной внешностью выходца из древнего рода, очень старался не отставать. Жаль, ему мешали отросшие тёмные волосы, которые развевались на ветру и, несмотря на шляпу, лезли в глаза.

Они шли долго, почти не разговаривая. Экономили силы. Наконец, кучерявый молча указал на большой камень у обочины, единственное приметное место для отдыха. Мужчины уселись на него и на пару минут замерли, устало глядя перед собой.

— Не могу поверить, что моя семья от меня отказалась… — снимая шляпу, наконец, глухо проговорил тот, что с длинными волосами.

И провёл рукой по лицу, незаметно смахивая пыль. Вымотался он куда больше кучерявого, но очень старался не подавать виду.

— Твоя семья, Базилеус, попросту оказалась умнее тебя. Они сразу поняли, что задумал старый автократорос… — усмехнулся в ответ Ливелий.

— Да? А что он задумал? — Базилеус поморщился, но вовсе не от того, что созерцал промозглую степь перед собой.

Вспомнилась та встреча с правителем, омывшая его и Ливелия волнами позора.

— То, о чём догадались все, кто присутствовал в зале. Кроме, видимо, тебя и самых наивных придворных, — Ливелий равнодушно пожал плечами. — Нам недвусмысленно дали понять: восстановление сети — задача второстепенная. А на самом деле, нас просто-напросто сослали…

— Но зачем⁈ — возмутился Базилеус, даже смяв в руках шляпу.

— В угоду политическим играм, друг мой. В угоду политическим играм, — Ливелий усмехнулся. — Впрочем… Автократорос же намекнул, как можно всё исправить.

— Удиви меня!.. — буркнул Базилеус.

— Нужна голова этого выскочки, Седова-Покровского. И ради этого можно, и более того, нужно, задействовать все ресурсы и силы, оставшиеся у нас в этом проклятом месте. Мы — козлы отпущения, которым дали последний шанс искупить вину вражеской кровью. Автократорос показал знатным родам Рима, что слышит их голоса. А нам показал, что ценит наши усилия, но вынужден уступить. Он подарил нам жизни. Своим врагам — нашу ссылку. А себе — сплошные выгоды вне зависимости от того, справимся мы или провалим задачу. Красиво, не правда ли?

В ответ Базилеус помолчал, разминая замёрзшие пальцы. Но если бы кто-то заглянул ему в лицо, то прочёл бы по губам много новых греческих слов, которые обычно не преподают в пандидактионах других стран, потому что слова эти нельзя печатать в книгах.

— И чем же этот русский дворянин так насолил автократоросу? Лично ему? Кроме того, что вернул украденное, что, в общем-то, было его правом? — наконец, взяв себя в руки, спросил Базилеус.

— Он «неудержимый», друг мой… — пояснил Ливелий, и в его голосе впервые прозвучали нотки подлинного уважения, смешанного с досадой. — Такие, как он, появляются очень редко. Они ломают установленный порядок. Они рушат гениальные планы вроде нашего. И всё это лишь потому, что наши дела мимолётом их коснулись. Сама их жизнь — вызов для таких, как автократорос Гомер. Они — кровь от крови случайности, плоть от плоти удачи… И гроза, которую нельзя игнорировать, иначе молния подпалит тебе задницу.

Он ещё немного помолчал и добавил:

— И они должны быть стёрты с лица этого благословенного мира. Во имя порядка и процветания!

— Сам-то в это веришь? — со скепсисом спросил Базилеус.

— Нет… — честно ответил Ливелий. — Но очень хочу обратно в Империю. Ты даже представить не можешь, как я успел возненавидеть снег!.. И Русское царство вместе с ним!..

Базилеус тяжело вздохнул, глядя на свои туфли. Они были не менее размокшие и «убитые», чем у старшего коллеги.

— С такой-то поддержкой с Родины, нам впору не убийством Седова-Покровского заниматься, а думать, как бы к нему на службу попасть… — наконец, изрёк он.

Он произнёс это с горькой иронией. Но, встретившись взглядом с Ливелием, смутился и потупился, стараясь сгладить резкость своих слов:

— Я… Я просто к тому, что ситуация выглядит абсурдной… И очень плохой для нас…

Ливелий внимательно посмотрел на младшего товарища. В его глазах мелькнула искорка не то что бы интереса, а холодного, стратегического расчёта.

— Знаешь, это… Это неплохой план! — произнёс он, задумчиво обхватив подбородок рукой. — План «Бета». Сначала втереться в доверие, изучить изнутри, найти слабое место… Элегантно! Жаль, он знает нас в лицо. И, полагаю, хорошо запомнил. Так что нет, Базилеус… К сожалению, не получится.

С этими словами Ливелий тряхнул головой, будто выбрасывая из неё ненужные мысли. А затем, выпрямив спину, энергично встал с камня и снова тронулся в путь, лишь на секунду обернувшись назад. Его грязные мокрые туфли уверенно ступали по раскисшей дороге, а фигура излучала неиссякаемую твёрдость духа.

А вот Базилеус, подобной твёрдостью не отличавшийся, ещё чуть-чуть посидел на камне. После чего с тяжёлым вздохом встал и, побредя следом, едва слышно пробурчал себе под нос:

— Вообще-то это не план был… А предложение…

Ливелий, ушедший на добрый десяток шагов вперёд, остановился и обернулся. Его обострённый слух всё-таки уловил шёпот, который должен был унести ветер:

— Что ты сказал, друг мой?

Базилеус вздрогнул и сделал вид, что отряхивает