Фантастика 2025-157 - Александра Антарио

Хороша собой царица.

А в белом и вовсе ангелом смотрится, отлично знает она о красоте своей, умеет пользоваться. Боря один раз взглянул – и отвернулся.

– Устя… помочь?

Не хотелось ему смотреть, сил душевных не было.

Он-то любил. А она?

Неужто все игрой было? Подлостью? Приворотом, колдовством заугольным? В глаза о любви говорила, за глаза силу из него сосала…

Устя кивнула.

Поняла, царю хоть чем отвлечься надобно.

– Лучинкой эту тварь подпали… вот так.

Борис повиновался, ткнул лучинкой горящей в брюхо твари, с удовольствием даже. Ужо тебе, гадина проклятая!

Паук заниматься пламенем не хотел, словно бы лапами дергал, корчился… и настолько это было омерзительно, что Борис даже от боли своей отвлекся. И не понял даже сразу, что случилось…

Вой такой был, что стена не спасла от него, не уберегла, даже дрогнула, кажется.

Устя ничего сделать не могла, она палочками паука держала крепко-крепко, словно могла эта тварь упасть и сбежать… а может, и могла, кто ж его знает? Корчился он ровно как живой.

А Борис к глазку прильнул.

И… что тут скажешь-то?

Марина на полу билась, выгибалась, служанки в стороны разлетелись, по стенам жались… царица то дугой изгибалась, то по полу каталась, выла жутко, на губах алая пена выступила… стража двери отворила да и замерла на пороге. А как тут быть, когда царица?

Она ж… ее ж… вот как тут схватить-то?

Наконец вчетвером одолели, к полу прижали, а тут и Боре на плечо рука легкая легла.

– Догорело.

– Устя… она это?

– Она. Поспешать тебе надобно, Боря.

– Куда?

– Меня проводить и к себе бежать бегом. Сейчас к тебе кинутся, о Марине расскажут…

Борис только за голову схватился. Он и не подумал о таком-то… да и как тут подумаешь?

– Устя… да, конечно. Пойдем, провожу я тебя и приду завтра, так же вечером.

Устинья кивнула и молча за ним поспешила. И как же благодарен Борис ей был за это молчание! Никаких слов ему слышать не хотелось.

Пусть жена давно изменяла, пусть давно из него силу пила, да он-то об этом только сейчас узнал! И с этим жить предстояло, сколь отмерено.

Уже перед дверью потайной Устинья к царю повернулась, руку ему на плечо положила.

– Не вини себя. Чтобы ведьму распознать, надо или святым, или волхвом быть, а никто другой не справится, другого она оборотает да и погонять будет.

– Устя…

– Уж ты поверь мне. Тут любой бы поддался. Не себя вини – того, кто тебя к ней привел, а может, и он не знал. Ведьмы… они хорошо прячутся, дано им такое, не то б давно их перебили.

На миг пальцы на его плече сжались – и Устя в комнату свою скользнула.

Борис за ней дверь закрыл – и на секунду позволил слабости одолеть себя, наружу показаться. Пока не видит никто, к стене прислонился, простонал глухо.

Маринушка!

За что?!

Ведьма?

Так-то оно так, а никто ее не заставлял Борису вредить. Ему самому, лично. Допустим, надобно ей силу из людей пить. Но ему она в любви клялась…

Никогда Борис никому в том не признается, но Марину он казнить будет не за ведьмовство, а за обман. За ложь в глаза. За любовь притворную…

Остальное уже потом.

* * *

Успел Борис вовремя. В дверь крестовой комнаты стучали уже, пока еще робко, нерешительно, чай, государь тут не баб валяет, он молится!

Потом сильнее застучали, но Борис уж отряхнулся, волосы пригладил, дверь открыл.

– Боярин Пущин? Что случилось, Егор Иваныч?

– Не вели казнить, государь, а только беда у нас.

– Какая?

– С царицей неладное.

Боря кивнул, не замечая удивленного взгляда. Боярин Егор не такой реакции ждал. Да скажи ему еще месяц назад, что у царицы хоть ноготок сломался, – царь бы огневался, к жене бегом побежал. А сейчас едва идет, спокойно так, вразвалочку…

Неужто повезло им?

Разлюбил царь свою рунайку?

Боярин Пущин еще с отцом Бориса дружил, самого царя несмышленышем помнил. И любил, чего уж там! Как мог, так и заботился о Борисе, и рунайку его терпеть не мог!

Приползла, гадина, обволокла, отравила… и ведь не вырезать ее, не выгнать… хорошо еще, сам боярин при царе остался. А могла бы и его выжить, тварь ползучая.

Но Марина неглупа была. Понимала: если всех подряд выживать, кому она не по душе, палаты опустеют. Так что боярин при царе как мог, так и служил.

Все понимал, бесился, Борису помогал как мог, молился, чтобы государь в разум пришел, – услышал Господь молитвы его?

Неуж повезло им? Так он и еще попросит у Бога, есть ему о чем!

Господи, помоги! Хоть бы эта гадина подохла, пока он за царем ходил!

* * *

Царица на кровати лежала, белая, белее простыней, только косы черные выделяются и родинка приметная. Даже губы, кажется, и те побелели.

Борис рядом присел, руки царицыной коснулся:

– Маринушка?

Глаза открылись, огромные, лихорадочные…

– Боря! Плохо мне!

– Что не так, Маринушка?

Царю даже любопытно было, что Марина скажет.

– Боренька, извести меня хотят. Порчу наводят!

– И как же?

– Не знаю я… Боря, объяви розыск!

– А искать-то кого? А, женушка?

Марина даже в таком состоянии поняла – неладно дело, в царя вгляделась, на локтях приподнялась – и задохнулась, обратно упала.

– Ты… ТЫ…

– Я, Маринушка. Я, супруга моя любимая. С детства пауков не люблю…

Боярин Пущин не понял, к чему это сказано было, но царица еще белее стала, хотя вроде как и некуда уже. Оказалось – есть куда.

– Ты…

Борис на боярина оглянулся, но выгонять не стал.

– Прости, Егор Иванович, что придется тебе это услышать, да только и наедине я с царицей не останусь больше. Ведьма она. И болезнь ее оттуда идет.

– Ведьма?!

Марина промолчала. А чего тут говорить, когда все известно стало. Она все почуяла.

И как паука ее уничтожили, и… по ней это сильно ударило.

Он высасывал силу, собирал, ей отдавал… талисман за долгие годы частью ее стал, срослась она с ним. Того паука для нее из жарких стран привезли, мать за громадные деньги заказывала. Пока Марина маленькой была, она с ним просто играла. Ядом его врагов травить можно было. А как пауку срок пришел, так Марина его кровью своей привязала, высушила по всем правилам… а теперь его нет.

И сил у нее почти не осталось. Разве что дотла