Фантастика 2025-157 - Александра Антарио

– Мне ведомо, что ты ни при чем. А вот им?

– А что ж делать мне, государь? – Алексей растерялся даже. Как-то не готовила его жизнь к такому повороту.

– Мы с тобой это обговорим еще. Я тебя в обиду не дам, но и сам ушами не хлопай.

– Как скажешь, государь.

Борис с Устей переглянулся, головой покачал. Бесполезно…

Сейчас говори с боярином, не говори – счастье ему разум застит, и счастья того слишком много. С ним разговаривать, что с пьяным вусмерть.

В дверь постучали: Илья вернулся.

– Аська меня даже видеть не желает. И никого… Дура она!

– Дура. – Устя лицо руками потерла, вздохнула горестно. – Знала б я – никогда бы сюда ее не взяла. Но ведь на лучшее надеялась, мечтала, что она тут себя покажет, на людей посмотрит. А там и жених какой найдется?

– Нашелся, – подвел итог Илья. – Устя, ты себя за это не терзай, она сама выбор сделала. Кто-то родных никогда не предаст, а кто-то – вот.

– Вот… все одно я виновата буду.

– Не будешь. Мы возможности даем, а человек сам по себе выбор делает, – жестко сказал Борис. – Не вини себя. Пойдем, боярин, провожу я тебя, да и домой поедешь. Тебе еще к свадьбе готовиться. Приданого не попрошу, да все одно тебе хлопот хватит.

– И то верно, государь.

– Вот и начинай хлопотать. Мало времени остается. Очень мало.

Алексей Заболоцкий только поклонился.

И то…

– Хоть платье свадебное невесте пошить… успеем ли?

– Озаботься, боярин. Да с родными поговори – всю семью невесты хочу на празднике видеть.

– Как прикажешь, государь, так и сделаем.

Про Аксинью боярин и не подумал.

Вот такой уж он человек… рядом с партией, которую Устинья сделала, Аксинья снова побледнела, неинтересной стала. Чего ее?

Пусть что хочет, то и делает. Хотя царевич тоже хорошо, а царь все же лучше.

Устя его глазами проводила, вздохнула тихонько.

Сейчас-то она отца лучше понимала, в той, черной жизни ее он так же поступил. Не то чтобы рукой махнул, но дочки-то пристроены, и удачно. Одну за царевича замуж выдали, вторую за ближника царевичева, чем плохо?

Радоваться надобно!

Не радуются дочки?

Дуры потому что. Передумают еще не раз! Бабы же!

Сейчас Устинья его куда как лучше понимала, а все одно, не хватает отцу душевной тонкости, чего-то важного не хватает ему… что ж. Такой уродился, такой и пригодился. С таким и жить будем.

А вот как жить?

Теперь точно уверилась она, что Любава черным колдовством балуется. Теперь понимала, кто виноват в ее состоянии.

А только пока доказательств и нет.

Никаких.

Может Боря своей волей Любаву в монастырь отослать – и не может, опять же. Сейчас, как Устинье помнилось, не просто так Любава при дворе отиралась, не просто так ходила по коридорам. Она себе сторонников искала, врастала, укреплялась.

Кому брак выгодный устроит, о ком слово замолвит, кому дело решить поможет… вроде как и Борису она помогала для Феди, а вроде как и себе. И за нее не один десяток бояр встать готовы были, когда с Борисом несчастье случилось, Фёдора, считай, единогласно выкрикнули.

И патриарх из родни ее, и Раенский – паук хитрый.

А еще кто?

Кто за этим всем стоит, кто ими вертит, как пожелает, кто Черной книге хозяин?

Любава ли?

Или есть еще кто-то другой? Другой, Устиньей не найденный… надобно Добряну просить, пусть раскопают, что смогут, про ведьму, на Россу прибывшую да род Захарьиных со свету сжившую.

Одна ли она была, а может, и еще кто?

Откуда она взялась, такая-то?

Сколько на Любаву боярышня смотрела, но не тянет от царицы черным сильно! А ведь ворожить она должна постоянно. Вот по пальцам и посчитать за время смотрин…

Боярышня Утятьева Фёдора к себе пригласила, водой напоила, а у него припадок случился. Тогда Устинья и не поняла, от чего помогала, потом сообразила.

Зелье ему дали, приворотное, и готовила то зелье сильная ведьма. Непростая, уж всяко. Любава? А где она его готовить будет? Чай, в палатах царских ведьмин котел не стоит, не побулькивает, Устинья б его и в подвалах, и в ходах тайных почуяла. Ан – нет его!

В город выходить, там что-то делать?

Можно бы, да сложностей много будет.

Итак, Анфиса и зелье приворотное. На Марфе порча. Вивею и считать не надобно, та сама дура гольная, сама яд добыла, сама и попалась, сама теперь в монастырь отправится. На Устинью жемчуг, заговоренный на Фёдора, тоже не с неба свалился.

Три случая за время отбора, а сколько еще было? Сколько будет потом?

Есть ведьма, еще как есть, да где-то в другом месте, где не видно ее и не слышно, а она своим черным делом занимается.

А ежели так подумать, Ирина Захарьина… пусть Ирина будет, непривычно россам имя Инесса, откуда взялась она? Одна ли она была в семье, а может, сестра у нее была? Брат?

Черной книге то безразлично, женщина ли, мужчина, ей кровь важна. Так-то ей и Фёдор овладеть сможет.

Дверь стукнула, Устя обернулась.

Вот ведь… помяни черта, и серой запахнет! Стоит Фёдор, на нее смотрит жадно.

– Устенька!

Устя глазами поискала что потяжелее, на столе блюдо серебряное с яблоками заметила, к нему поближе придвинулась.

Ежели что…

Получит царевич по головушке со всем Устиньиным уважением. Даже дважды.

– Чего тебе, царевич? Со свадьбой поздравить? Так поздравляю, рада я за тебя, и за сестру рада, счастья вам да деток здоровых побольше.

Фёдор иронии не распознал, яда в словах Устиньи не почуял, вспыхнул от гнева.

– Не надобна мне Аксинья! Ты мне нужна, понимаешь?! Ты!

Устя только плечом повела.

– Уж прости, царевич, а только ты на Аксинье женишься. Сам так выбрал, сам и радуйся.

Фёдор Устинье в глаза заглянул просительно:

– Обижаешься? Устенька, да не думай ты об этой дурочке! Неважна она! Жениться придется мне, так уж мать договорилась, а только тебя я одну любить буду! Что мы – хуже франконов да лембергов? У их королей жена – брак династический, а по любви завсегда фаворитки были, и весили они куда как поболее королев, и к их словам прислушивались…

– Ты мне, царевич, блуд предлагаешь, правильно поняла я?

Был бы Фёдор поумнее, он бы и глаза заметил сощуренные, и ухмылку злую, и руку, к голику[94] протянутую.

Фёдор не заметил, оскорбился даже: экие вы, бабы, непонятливые!

– Я тебе не блуд предлагаю, а любовь свою! Ты мне ближе жены любой будешь!