Фантастика 2025-197 - Семён Нестеров

— Нет-нет, заверяю Вас! Я не хотел! Я не знал! Её же не видно.

Простак был действительно не в своём уме, это было очевидно. На такую глупость не повёлся бы даже трёхлетний ребёнок. Чем-то этот кретин напомнил мне стражника Аарона, которого я провёл с заклятьем невидимости. Однако надо признать, случай Мада был в тысячу раз более запущенным.

— Хорошо, — ответил я, — но мне понадобится немного времени. Постой смирно и ничего не говори, пока я не прикажу.

Парень раскрыл было рот, но я остановил его жестом и добавил:

— Ничего не говори, я же сказал.

Идиот быстро закивал головой. Я хотел напомнить ему, что я приказал стоять смирно, но понял, что такая задача будет ему уже не по силам, а потому промолчал.

Я выпил зелье магической силы и сконцентрировался. Мад, очевидно думал, что я снимаю воображаемое заклятье. На самом деле, я собирал всю доступную мне энергию для ментальной атаки. Хорошо, что никого из моих коллег поблизости не было, они могли бы почувствовать этот хоть и локализованный, но всё же довольно сильный импульс. Я ожидал натолкнуться на сопротивление, на стену, защищающую сознание стоящего передо мной человека. Я знал, как она ощущается, много раз тренировался в укреплении своего собственного разума. Каково же было моё удивление, когда вместо твёрдой, как камень, оболочки, я наткнулся на вязкую жижу. Порвать её не стоило ни малейших усилий, зелье магии оказалось явно излишним.

Говорят — чужая душа потёмки. Это верно. Но душа безумца ещё темнее. Моё сознание соприкоснулось с сознанием Мада. Яркие образы, детские воспоминания: разъярённое лицо матери, которая ругает и бьёт своего собственного сына за его непроходимую тупость. Побои, издевательства, вновь грязная ругань. Ребёнок растёт, мужает, но душевные травмы не заживают, они множатся и охватывают всё существо. Он пытается измениться, но врождённый кретинизм не даёт ему быть таким, как все. Парень страдает от этого, хотя не вполне осознаёт причину. Он не хочет жить, ему незачем, он не понимает для чего родился, не хочет и не может понимать. Снова мать, пьяная, взмыленная, уже постаревшая, но внушающая от того лишь ещё больший страх. Бьёт, ругает, проклинает. Страх растёт, достигает предела, накрывает целиком, рвёт на части, и вдруг сменяется ненавистью — неудержимой и безумной. Блеск стали, удар, кровь, ещё удар, кровь и слёзы. Слёзы, крик, истерический плач и темнота… Грязная тюремная камера, трюм грузовой галеры, полной каторжников, короткий приговор и падение в пруд за барьером. Дальше ничего нового. Издевательства, ругань, побои и боль, но ему уже всё равно, он даже не помнит, как сюда попал, не хочет ни помнить, ни знать.

Я в ужасе отшатнулся — совсем не такого эффекта ожидал от первого опыта и не сразу понял, что наткнулся на своеобразную защиту. Да, у Мада не было нормальной, по классификации Ксардаса, психической оболочки, но этот слой воспоминаний, страшных и печальных, служил ему своего рода щитом, который слабое сознание вытеснило на периферию, как можно дальше — туда, откуда боль быстрее развеется и уйдёт. Но воспоминания не уходили, не могли уйти сами собой. Я не стремился давать оценок ни действиям бедняги, ни поступкам его матери или кого-либо ещё из издевавшихся над слабоумным. Я ещё раз укрепил свою собственную защиту и предпочёл забыть то, что мне открылось — это отвлекало от поставленной цели. Но я неожиданно для себя вспомнил один давний урок, который мне давал ещё старина Боспер, учивший меня охоте: затравленный зверь — самый опасный.

Глава 6. Письмо

Мои дела шли в гору. Получив в своё распоряжение уникальный источник информации — дурачка Мада, я смог развлечь себя совершенно новым занятием. Мад приходил ко мне раз в несколько дней — я внушил ему такой приказ. Несмотря на свою обычную болтливость и совершенно распущенный язык, парень ни разу никому ни слова про меня не сказал. То, что я якшаюсь с кретином, других магов не сильно смущало, по той простой причине, что я всерьёз объявил, будто хочу разобраться в его помешательстве и облегчить жизнь бедолаге. Для этого, я даже проконсультировался с Дамароком насчёт успокаивающих снадобий. Теперь, я делал по его рецептуре эликсиры и отпаивал ими Мада. Парнишка вправду после них успокаивался, становился более сдержанным, переставал нервно озираться по сторонам. Кроме того, я поставил в его голове ментальный блок, закрывающий неприятные воспоминания. Благодаря этому он практически перестал подёргиваться, повторять по нескольку раз слова, заикаться, и даже стал походить на человека. Диего сказал, что после разговоров со мной Мад начал часами сидеть у своего дома в раздумьях, меньше стал нарываться на неприятности и насмешки.

Теперь при встрече с друзьями я мог не только слушать, но и поделиться ценной информацией, не относящейся к содержанию исторических фолиантов. Для Диего мои пересказы наблюдений Мада оказались бесценными — благодаря им он смог плести ещё более хитрые интриги и разобраться, кто в лагере под кого копает. Он не переставал удивляться, как мне удаётся столь успешно вытягивать из безумца сведения. То, что у следопыта занимало массу времени и сил, мне давалось легко и непринуждённо. Мад оказался очень восприимчив к контролю разума и по моей команде делал всё что угодно, хотя многого мне от него и не требовалось — я мог просматривать его память напрямую. Конечно, мои эксперименты оставались тайной, для друзей я объяснял такой успех результатом зелий. На самом же деле микстуры служили только для отвода глаз и успокоения моей совести. В конце концов, после них парню и впрямь становилось лучше, так что я не только эксплуатировал несчастного, но и помогал ему.

Во время очередной еженедельной встречи с друзьями я грелся у костра и слушал рассказ Диего о новой поставке из-за барьера. Гомезу привезли новую норовистую девчонку и ящик отменного вина с Южных островов, на который стражники смотрели с таким вожделением, что некоторые даже забыли про красавицу. Следопыту же на этот раз больше всего запомнилось ни вино и даже ни девушка, а один заброшенный за барьер новичок. Он был последним из партии приговорённых, его скинули с небольшой задержкой, почему-то чуть позже остальных. Видимо, витиеватая формулировка приговора была столь длинна и расплывчата, что потребовала у судьи всё его красноречие.

Ребята Буллита продолжали традицию приветствия новоприбывших хорошенькой трёпкой. Как правило, всё ограничивалось парой ударов, разбитыми губами или синяком под глазом. Жертва чаще всего