Сыны Триглава - Андрей Игоревич Каминский

— Нет никого богаче Триглава и всех подземных богов, — отозвался за ее спиной Ядун, — все сокровища земные в их неодолимой длани. Немудрено, что и золото и серебро и разные самоцветы получают от них свою чародейскую силу.

— Силу гномов и драконов, что хранят проклятые клады, — пробормотала Рисса, сосредоточенно роясь в разных котлах. Наконец, она с торжествующим воплем выпрямилась, держа в руке серебряный кругляшок, — а вот и она!

Выбранная ею монета была очень старой — и все же на ней хорошо сохранилось изображение женщины с двумя рыбьими хвостами вместо ног и тремя собачьими головами от талии. Рисса перевернула монету — на ней красовалось что-то напоминающее башню.

— Денарий Секста Помпея, правителя Сицилии, — произнесла Рисса, крутя монету в руках, — вот Скилла, а вот и маяк Мессаны. Очень редкая монета, откуда она у здесь?

— Не помню, — зевнул Ядун, которому ничего не говорили названные Риссой имена, — сюда много чего попадает. Пойдем, поздно уже. Завтра только не забудь Триглаву на алтарь три серебряные монеты положить — что взяла у бога, то в тройном размере возместить надо.

Рисса кивнула и, сунув монету за пазуху, вслед за жрецом вышла из подземелья.

Сыны Фрейра

— Выпьем же за славу нашего рода! За колосящиеся поля и за пастбища и за тучный скот, что пасется на них, за амбары, полные всякого добра и сундуки с золотом и серебром. За красоту наших жен и за достойных сыновей, что продолжат наше дело!

С этими словами король Бьерн поднял золотой кубок с медом и залпом опрокинул его. Золотистый напиток стекал по светлым усам, перевитым янтарными бусинами, и роскошной окладистой бороде, однако король не переставал пить, пока не осушил кубок до дна. Утерев рот, он с жадностью набросился на лежащий перед ним на блюде поджаристый, истекающий жиром свиной бок.

На большом троне, расписанном резными узорами, инкрустированным золотом и мамонтовой костью, восседал Бьерн Богатый, конунг Уппсалы и всех земель по обеим берегам фиорда Меларен. Правитель свеев был высоким дородным мужчиной, лет сорока, с мясистым лицом на котором хитро поблескивали голубые глаза. Широкие плечи прикрывал синий плащ, расшитый золотом, и скрепленный золотой же фибулой. Могучие запястья охватывали золотые браслеты с рубинами и сапфирами; с шеи свисал амулет в виде золотой фигурки вепря. За широкой спиной виднелась дверь, ведущая в Длинный Дом — там, где праздновали воины короля, тогда как сам Бьерн накрывал пир в тех покоях, где принимали лишь самых дорогих гостей. Здесь полыхал большой очаг, на закопченных от дыма стенах висели мечи, топоры и прочее оружие, взятое с боем или купленное на торгу в Бирке, а также охотничьи трофеи Бьерна. В углу стояла небольшая кумирня с миниатюрными изваяниями трех богов, наиболее почитаемых свеями: громовержца Тора, бога-воителя Водана и дарителя плодородия Фрейра, с его чрезмерно огромным, по отношению ко всему телу мужским достоинством. Пузатый, хитро улыбающийся сын Ньерда, чертами лица напоминал самого короля, ненавязчиво напоминая, что Бьерн, как и все короли рода Инглингов, вел свой род от Ингви-Фрейра. Две самые любимые жены конунга усердно подливали гостям мед и эль — статная красавица Хельга, полногрудая зрелая женщина с золотыми косами и синими глазами и Эдна, дочь ярла Бирки, стройная девушка с льняными волосами и серыми глазами, чья женственность еще только начинала расцветать. Чрева обоих женщин выпирали из-под украшенных золотом и серебром платьев, показывая, что слова Бьерна о продолжении рода не расходятся с делом.

Помимо самого властителя свеев за столом восседал его племянник Рандвер, — светловолосый молодой человек в коричневой тунике и алом плаще, — и самые славные хирдманны удостоенные чести пировать за королевским столом. Напротив же Бьерна, спиной к входной двери, разместился тот самый гость, ради которого и накрыли стол — Халоги, конунг Халогаланда. Он свалился королю как снег на голову — придя не морем, как все прочие гости, но явившись с севера. Лишь боги знали, зачем владыке столь дальнего края пришлось делать длинный и опасный путь через густые леса и покрытые ледниками горы — якобы для того, чтобы поклониться святыням Уппсалы.

— Я давно в раздоре с новым конунгов вендов, — объяснил Халоги, — да и на Северном пути у меня немало недругов. Так что путь по суше хоть и длиннее, но безопаснее.

Не то, чтобы это объяснение пришлось по душе конунгу свеев, но он все равно не мог не приветить столь знатного гостя: посадив за стол в Длинном Доме немногочисленных хирдманнов явившихся с конунгом Халоголанда и даже низкорослых проводников-финнов в их диковинных нарядах. Сам же Халоги сидел за одним столом с владыкой свеев, хотя у Бьерна и не лежала душа к известному своей дурной славой конунгу. Бьерну невольно становилось не по себе, как от уродливых черт хозяина Халогаланда, делавших его похожими на безобразного рыжего тролля, так и от недоброй улыбки, то и дело трогавшей губы Халоги, когда он слушал высокопарные речи Бьерна.

Вот и сейчас он помедлил с тем, чтобы присоединиться к тосту Бьерна, на его лице мелькнула пренебрежительная ухмылка от слов хозяина Уппсалы.