Сыны Триглава - Андрей Игоревич Каминский

— Богатство и жены это радости бонда, — сказал он, — конунга же веселит совсем иное. Звон стали, льющаяся кровь, выпущенные кишки врага — вот подлинная радость мужчины.

— Ты упрекаешь моего дядю в трусости в его собственном доме? — Рандвер вскинулся, сверкая синими глазами, но Бьерн положил руку ему на плечо, усаживая родича на место. Мимолетно он поморщился — с тех пор как двое сыновей Бьерна погибли на море, конунг назвал племянника наследником — почему он и восседал на пирах по правую руку от Бьерна. Однако горячий норов Рандвера, неприятно напоминавший Бьерну покойного брата, заставлял его сомневаться, что из парня получится хороший конунг. Особые надежды Бьерн все больше возлагал на еще не рожденных наследников в чревах его жен, молясь всем богам, чтобы прожить достаточно до тех пор, когда его дети вступят в пору зрелости.

— И в мыслях не было как-то оскорбить славного Бьерна, — примирительно ответил Халоги, но в глазах его промелькнула издевка, — я знаю, что он сражался при Бравалле и что скальды и по сей день славят его доблесть в сражениях.

— Битва была славной, но горьким оказалось поражение, — сказал Бьерн, — мой брат Харальд Боезуб бился, словно свирепый вепрь, свеи, геаты, гуты, даже эсты с куршами сражались за него, но Один не дал нам победы. С тех пор геаты вновь отложились, а гуты и вовсе держат сторону Велети. Велика оказалась для Свеаланда цена за гордыню моего брата.

— Времена изменились, — заметил Халоги, — Драговит мертв, Венетой правит его сын Люб — и недалек тот день, когда покоренные Драговитом конунги — от саксов до померан захотят сбросить ярмо. Самое время свеям вернуть былую славу и отомстить за конунга Харальда.

Глаза Рандвера хищно вспыхнули при этих словах, он с надеждой посмотрел на дядю, но тот лишь подал знак младшей жене, чтобы она вновь наполнила его кубок.

— Один не дал нам победу тогда, — сказал он, — и с тех пор я превыше всех богов чту первопредка Фрейра, а ему не по нраву лязг клинков и льющаяся кровь. Мои закрома полны, мои стада обильны, мои жены красивы и плодородны — что еще нужно для счастья мужчине? А кому охота тешить валькирий — тот идет на восток, конунгу Волху всегда надобны храбрые воины, чтобы ловить рабов.

— Волх — всего лишь пес на цепи Люба, что хранит хозяйское добро в восточных закромах, — горячо ответил Рандвер, — а Волхом вертит как хочет распутная ведьма, вдова Драговита. Бесчестно служить им, пока мой отец до сих пор не отомщен.

— Твой отец пал в честной битве, погребен под великим курганом, где ему каждый год приносят щедрые жертвы, — спокойно ответил Бьерн, — тут не за что требовать отмщения. Что же до наших воинов на востоке, то их доблестью в Бирку и Упсалу течет поток серебра — и милостью Фрейра с каждым годом тот поток становится все шире. От добра добра не ищут, племянник — и лучше сидеть за богатым столом и целовать красивых женщин, чем ползти с распоротым животом, теряя внутренности на окровавленной земле. Я, хвала Фрейру, хоть и много воевал в молодости, сейчас предпочитаю битвам простые радости жизни. А ты, если хочешь воевать — иди на восток, но не жди моей поддержки.

Рандвер вспыхнул при этих словах, кинув возмущенный взгляд на дядю, но тот лишь усмехнулся в густые усы, вновь пригубив из кубка.

— Если нашему гостю охота отомстить сыну Драговита, — продолжал Бьерн, — Один ему в помощь, но не нашими же руками. Сам ведь он не взял достаточно людей, чтобы помочь нам в войне — так почему же мы должны биться за его обиды?

Халоги криво усмехнулся, бросив быстрый взгляд на насупившегося Рандвера.

— Мне будет сложно пробиться сюда на своих кораблях, — сказал он, — а вести войско по суше…много ли от него толку без флота. Но я не собираюсь склонять тебя к тому к чему не лежит душа. Позволь мне лишь поклониться богам в храме Уппсалы и помянуть Харальда Боезуба и других конунгов у великих курганов.

— Обычно мы проводим поминальные обряды осенью, — пожал плечами Бьерн, — но я понимаю, что конунг Халогаланда живет слишком далеко, чтобы часто посещать святилище в Упсале. Раз уж ты пришел сейчас, то как покровитель великого храма и всего Курганья я позволяю тебе свершить все подобающие обряды.

Халоги, как бы в благодарность склонил лохматую рыжую голову, но его острые зубы блеснули в хитрой усмешке, когда конунг Халогаланда незаметно подмигнул все еще дующемуся Рандверу.

Чахлый костер горел среди погребальных камней расписанных