Варлорд. Политика войны - Николай Соболев

декабрь, на Рождество некоторые из них выбрались «покататься на лыжах» в Андорру, где наконец выработали консенсус, взяв за основу программу самой умеренной из всех партий, Республиканской левой. Никакого жесткача типа «диктатуры пролетариата», вопли Кабальеро о которой доносились даже из тюрьмы, или национализации промышленности, все очень умеренно. Разве что аграрная реформа глубже и шире, ну так страна же крестьянская.

А так — план промышленной реконструкции, государственные субсидии, общественные работы, строительство дорог, инфраструктуры и жилья, мелиорация, прогрессивное налогообложение (ну да, я первый под раздачу, а деваться-то некуда), социальные программы. Де-факто очень похоже на рузвельтовский «Новый курс», реверансы в сторону которого внесли в документы Фронта по моему настоянию.

Как только высокие договаривающиеся стороны скрепили соглашение, на столе Алкало Саморы из ниоткуда возникли шестнадцать папок. Вспыхнул скандал с парламентским расследованием, сеньора Штрауса вызвали в Кортесы, где он вылил столько грязи на Леруса и радикалов, что выступление там же Номбелы только закрепило уже сложившееся впечатление.

Короче, все как по писаному — правительство в отставку, даешь в феврале досрочные выборы, и тут испанский политический бомонд вздрогнул от официального сообщения о создании Народного фронта.

Месяц на предвыборную агитацию — очень мало, но деньги рулят, я вбрасывал их щедрой рукой, устраивая «конференции с фуршетами» и «лекции с гонорарами» для нужных людей, оплачивая печать листовок и газетные статьи.

Автобус высадил Иньяки и его друзей-басков прямо у Casa de la Vall, резиденции Генерального совета Андорры. Они потоптались перед входом, оценили воздвигнутое в относительно модерновом стиле за год соседнее здание, принявшее на себя функции королевского дворца, и уткнулись в большой щит с тезисами аграрной реформы.

Авторитет обожаемого монарха за прошедший год взлетел на невообразимую высоту, и мы с Борисом I решили, что самое время разобраться с земельной собственностью, вечной болью горного края. Все, что не обрабатывалось более пяти лет или облагалось утроенным налогом, или переходило в собственность государства за небольшую компенсацию — по выбору владельцев. По всей Андорре вводились максимальные ставки аренды, за превышение которых арендодатели опять же влетали на повышенный налог. Для батраков вводилось ограничение рабочего времени и минимальная ставка оплаты. Вырученные от повышенных налогов средства шли на выкуп земель и предоставление их либо в собственность, либо в аренду по минимальным расценкам.

Все это дало невиданный всплеск поддержки среди крестьян, за исключением крайне небольшого числа «глав семейств», и без того обиженных на лишение их избирательной монополии. Но общий экономический подъем нивелировал это недовольство — жить в Андорре стало лучше, жить стало веселей.

Дождавшись, когда баски осилят текст на испанском и каталонском, я вышел на небольшую площадь:

— Кайшо, Иньяки!

— Арацальдеон, хауна Грандер! — повернулись ко мне гости.

Наваррских рекете по выбору Иньяки я пригласил в Андорру показать изменения с момента «переворота» и поговорить за выборы.

Новая больница, школы, горнолыжные курорты, дороги, ЛЭП, магазины, два офисных центра и еще два в строительных лесах говорили сами за себя, а уж аграрная реформа…

— Вот если бы нам король дал землю… — вздохнул скуластый парень в красном берете.

— Короля у нас пока нет, — оборвал его узколицый очкарик.

— Пока вы ждете, землю может дать Республика, — вбросил я.

Баски, монархисты до мозга костей, поморщились.

— Бороться за возвращение короля всяко лучше с землей, чем без нее.

— Мы — баски! — не очень понятно возразил очкарик.

— И что? Хосе Агирре, лидер Баскской националистической партии, поддерживает Республику из тактических соображений.

Такие или примерно такие заходы мы практиковали во множестве. Нет, перетянуть наваррских карлистов на свою сторону вряд ли удастся, а вот внести некоторый разлад или откусить хоть немножко голосов — почему бы и нет? Король неизвестно где, а земля-то вот она, лежит у грандов впусте. И если возникнет шанс получить ее если не в собственность, то в пользование, крестьянское начало всегда проголосует за землю, а не за короля.

Мадрид в феврале оделся в шубу из листовок, наклеенных на стены в несколько слоев. Левые срывали листовки правых и клеили поверх свои, правые срывали листовки левых…

На углах весело и задорно мутузились мальчишки-расклейщики, в их драки порой встревали ребята постарше, а за ними и взрослые — в точности, как тогда, на вокзале в Берлине бились рот-фронтовцы и штурмовики.

Цоколь углового дома у Пуэрто-де-Алькала на высоту человеческого роста залепили ярко-желтые плакаты в стиле ар-деко. Я тронул водителя за плечо:

— Останови!

На переднем сиденье недовольно завозился, выбираясь наружу, Ларри — плечо у него еще не полностью зажило, и он носил руку на перевязи.

Я пошел вдоль дома, прямо ощущая спиной его неодобрение: опасные нынче времена, дадут по башке и отыграют свое, гори оно огнем! Но вряд ли кто устроит покушение в центре Мадрида, в двух шагах от министерства обороны и полицейского участка Риколетес, тем более, что предвидеть мою остановку никто не мог.

При ближайшем рассмотрении на плакатах обнаружился лозунг «Женщины, Народный фронт даст вам свободу, вашим мужьям — работу, вашим детям — образование!». Желтую гамму разбавляли плакатики черно-белые, с «историями успеха» женщин из партий фронта.

Виктория Кент, адвокат, Республиканская левая партия.

Мария Замбрано, писательница, Либерально-республиканская партия.

Мария Нелкен, журналистка, Социалистическая партия.

И тут я словно на стену налетел: на меня смотрели ее глаза.

Габриэла Уберно, директор школы, Левые республиканцы Каталонии.

Сердце пропустило удар, сзади топтался Ларри, а я все смотрел на хреновенькую офсетную фотографию и думал, какого хрена я занимаюсь деньгами, политикой, войной, если рядом нет любимой женщины?

Вдохнул, выдохнул, закрыл глаза, досчитал до двадцати и встряхнулся. У мужчины в жизни должны быть три опоры: его друзья, его семья и главная — его дело. У меня имелись все три, вот и делай, не раскисай.

Поднявшаяся волна здоровой рабочей злости нашла себе выход, когда Хиль-Роблес, съезжавший из кабинета военного министра, заикнулся о спонсировании правых.

— У вас и генерала Франко имелась отличная возможность не зависеть от внешнего финансирования, — намекнул я на откаты.

— Но это досрочные выборы, никто не ожидал!

— Ожидать надо всегда! Мы могли бы заработать, продав Эфиопии пушки, но вы отказались, сославшись на политику.

— У нас есть союзники!

Ага, Муссолини. Видал я в гробу таких союзников.

— Союзники и политика это ваше дело, занимайтесь им, а я буду заниматься бизнесом и давайте не смешивать эти занятия!

Ушел, без малого хлопнув дверью, терять-то больше нечего. Если левые выиграют, то видал