Достоевский. Дело о пропавшем наследнике - Александр Бертич

Белый песик потоптался на сиденье, будто собирался ложиться спать. Но не улегся. Потянул воздух носом. Положил морду на край стола и тихонько, но требовательно зарычал.

И случилось вот что: исписанные листы бумаги на столе зашевелились. Затрепетали. Поднялись в воздух, словно подхваченные легким ветерком. А потом и вовсе закружились в танце над столешницей, обитой зеленой тканью, наподобие локального смерча. В ушах у зрителей зазвенело и засвистело, и мурашки побежали у них по спинам, и даже как будто морозцем их прихватило, как бывает декабрьской ночью на пустынных улицах Петербурга, в каком-нибудь ином, темном и безрадостном мире.

– Ну ладно, хватит, – сказал Блок.

Волчок негромко гавкнул, и вихрь улегся.

Поэт покачал головой. Шагнул к столу, взял в руки увесистый кусок каррарского мрамора, который служил ему вместо пресс-папье, и с размаху прихлопнул бумажные листы, чтобы они больше не разлетались.

Пропал и шум в ушах. Но кое-что изменилось: исписанные листы снова стали чистыми.

– Согласен с тобой, малыш, – сказал Блок щенку. – Дрянная была поэма. Злая. Мне она и самому разонравилась.

– Как называется? – не удержался Родион.

– «Тринадцать». Читать даже не проси. Сплошная бесовщина. Дарк-индастриал. Зря меня вообще в эту хтонь потянуло. Пусть Есенин такое дерьмо сочиняет, черт патлатый.

– Yessenin? – переспросил Родик. – Это же музыкант такой? Я слышал.

Блок брезгливо поджал губы. Обсуждать конкурентов он считал ниже своего достоинства.

А Достоевский взглянул на Волчка с одобрением:

– Молодец, пушистик. Если б ты вот так же дворцовую канцелярию проверил, цены бы тебе не было.

– Ему и так цены нет, – сказал Блок. – От сердца отрываю. Но как ни крути, вам он нужнее.

Волчок тем временем спрыгнул с кресла и переместился обратно к ногам Сонечки. Там он и уселся, подметая пол хвостом, как самая обыкновенная дворняжка.

– Выбрал себе хозяйку, – заметил Блок. – У магических псов это бывает раз и навсегда. Вот и наш Волчок… он умеет быть верным. Чтоб вы знали, он будет защищать хозяина до последнего вздоха. Ну, или хозяйку. Он просто ее любит. И даже не требует ответной любви.

– Не то, что люди, – только и сказал граф.

Сонечка нагнулась и ласково погладила своего друга по холке.

И только бедняга Родион подумал… трудно сказать, о чем он подумал. Может быть, о том, можно ли вообще любить, не требуя любви взамен? Или о том, сможет ли он, Родик Раскольников, в таком случае быть верным? А что, если ему подвернется кто-то, кто будет любить его больше? И как вообще происходит любовь – ну, не у волшебных зверей, а у обычных, человеческих парня и девушки, пусть даже они работают детективами? Он слышал, что можно сперва просто попробовать, поцеловаться там и все такое, а вдруг не понравится? Хотя как такое может не понравиться, если…

Вот беда: на середине этой последней мысли Сонечка обернулась к нему и влепила хороший щелбан, как выражаются дети в темных мирах. И прошипела в нейролинк:

«Перестань думать всякие гадости! Все Федору Михайловичу скажу!»

«Это ты перестань меня подслушивать!» – возмутился Родик.

Но тут белый Волчок поглядел на него, весело гавкнул и снова вильнул хвостом. Что-то он сообщил Родиону, что-то такое, после чего он тоже улыбнулся, присел и потрепал собаку за уши:

– Ага! Вот что ты, оказывается, еще умеешь. Хитрая ты псина! Ладно, спасибо за совет.

– Что это он тебе посоветовал? – забеспокоилась Сонечка.

– Одну полезную вещь, из мирового опыта. Правда, я не уверен, что девушки любят косточки. Или ты все-таки любишь?

Достоевский с Блоком рассмеялись.

– Мне кажется, эти трое станут друзьями, – сказал поэт. – Ну и в добрый час, как говорится. Вручаю вам это чудо. Денежки занесете с первого гонорара!

– Как только, так завтра, – заверил Достоевский.

– И вот что: переноску захватите с собой. Ну, ту клетку с серебряными прутьями. Пусть мелкий пока в ней спит. Нечисть серебра не любит. Если вы заметили, у меня на ограде прутья серебряные, просто покрашены черным, чтоб налоговая инспекция не волновалась.

– Разумно. Креативно. Узнаю руку мастера.

– И попробуйте только мне ищейку испортить, – нахмурил брови Блок. – Если ему что-то не понравится, он сразу же ко мне вернется. По кодовому слову. Тогда продажа аннулируется!

– А он сам у нас не сломается? – парировал Достоевский. – Сколько гарантия действует?

– Чуть меньше вечности, – совершенно серьезно отвечал Блок.

Глава 6

Продолжение происшествий

Сегодня же вечером возле кинематографа «Великан», что на Петроградской стороне, бравые полицейские под командованием самого Порфирия Петровича утешали бедных гимназисток.

– Они нас бро-осили, – жаловались девчонки. – Обещали на мотоциклах покатать. А сами уехали! Найдите их и накажите, или мы завтра на уроки не пойдем!

Состав преступления был бы вовсе ничтожным, если бы не определенные обстоятельства. Со слов потерпевших, целая кавалькада мотоциклистов гнала их трамвайчик до самого кинематографа. Потом же девушек галантно сопроводили в зрительный зал. Билеты действительно были куплены заранее. Каждому из молодых людей досталось по девушке, и все вместе они заняли последний ряд, места для поцелуев. По понятным причинам содержание фильма никому не запомнилось.

Как не запомнилось и кое-что другое.

– Кто за вход-то заплатил? – спрашивал Порфирий. – И куда билетики делись?

Билетов в карманах у девчонок не нашлось. А нашлись там мелкие денежки, так и не потраченные на мороженое. По их рассказам выходило: отвлекаться на такие мелочи, как деньги, им за весь вечер не пришлось ни разу. Зато мороженого было много, и газировки хоть залейся. Многие даже охрипли (въедливый Порфирий отметил и этот факт).

– Это вам, конечно, повезло с кавалерами, – продолжал он свой мягкий допрос. – Только куда ж они потом-то свинтили?

Из сбивчивых девичьих показаний он выяснил следующее: по окончании сеанса парни проводили новых подружек к выходу и велели ждать на улице, пока они не подкатят на своих великолепных мотоциклах прямо к гранитным ступенькам. После чего скрылись в неизвестном направлении. С парковки донесся рев моторов – и вскоре затих. Девушки долго прогуливались взад-вперед у дверей кинематографа, но вероломные донжуаны так и не вернулись.

– Так вот сразу все вместе взяли и ушли? – допытывался Порфирий. – От симпатичных девчонок просто так не уходят. Может, им приказал кто?

Но здесь бедняжки умолкали и не могли вспомнить вовсе ничего – как отрезало. Получалось, что никакого лидера у байкеров не было, их действия никто не координировал, и спросить теперь не с кого. От них не осталось ни имен, ни идентификаторов в нейролинке. Только разбитое сердце и покрасневшее горло. И вот