Темный Лекарь 17 - Вай Нот

Она повернулась к залу, и её голос наполнился болью:

— Я бы вас всех вырезала. Весь ваш клан уничтожила бы. За Зои. За Виктора. За тысячу лет одиночества в проклятом очаге.

Тишина была абсолютной.

— Но, — Елена снова посмотрела на меня, — наш князь милосерднее меня. Он даёт вам шанс. Я дожила до этого дня. До дня, когда могу посмотреть в глаза тем, кто продолжил дело убийц моей сестры.

Она шагнула назад, но последние слова бросила через плечо:

— Вы живёте взаймы. Взаймы у каждого убитого тогда Рихтера. Помните это. И не дай Бог, если вы снова поднимете руку на наш клан. Тогда я лично позабочусь о том, чтобы ваше наказание было куда страшнее смерти.

Елена вернулась на своё место, и я снова взял слово:

— Пришло время, — объявил я спокойно. — Все Штайгеры, присутствующие здесь, примут печать подчинения. Это обеспечит вашу лояльность и нашу безопасность.

Паника прокатилась по рядам:

— Печать⁈

— На всех нас⁈

— Но мы же…

— Тишина, — мой голос не был громким, но все замолчали мгновенно. — У вас есть выбор. Принять печать и жить. Или отказаться и последовать за теми, кого мы только что казнили. Выбирайте.

Несколько секунд стояла тяжёлая тишина. Затем кто-то в толпе опустился на колени. За ним последовал второй. Третий. Через минуту все четыреста семьдесят Штайгеров стояли на коленях.

— Мы принимаем, — произнёс кто-то из передних рядов. — Мы согласны.

— Хорошо, — я поднял правую руку, на которой сверкал мой фамильный перстень-печать Рихтеров.

Энергия хлынула из меня волной и на руке каждого Штайгера одновременно проявилась печать. Символ Рихтеров, принятый ими добровольно, переплетённый с их собственной магической сутью. Не рабство в чистом виде, но безусловная верность. Они не смогут предать меня. Не смогут строить планы против Рихтеров. Не смогут даже помышлять о мести.

Любая попытка приведёт к их немедленной и неминуемой смерти.

Когда я опустил руку, все Штайгеры уже разглядывали свою новые метки. Некоторые с ужасом, другие с облегчением, что всё закончилось так, а не хуже. Но все теперь понимали, что их судьба теперь навсегда связана с Рихтерами.

— Встаньте, — приказал я, и они поднялись как один.

Я обвёл их взглядом:

— Отныне вы служите Рихтерам. Фридрих Штайгер будет вашим непосредственным руководителем, но сам он отчитывается передо мной. Вы будете восстанавливать разрушенное. Вы будете защищать то, что когда-то пытались уничтожить. И если вы докажете свою ценность… возможно, однажды вы и ваши потомки получите шанс освободиться от этой печати.

Я сделал паузу:

— Но это будет нескоро. Очень нескоро.

Фридрих шагнул вперёд и опустился на одно колено:

— Клан Штайгеров служит Рихтерам, — произнёс он громко и чётко. — Моё слово — закон для моих людей. И я даю его вам, князь Максимилиан.

За ним, как волна, опустились на колени все остальные Штайгеры. Примерно пятьсот голосов слились в единый хор:

— Отныне мы служим Рихтерам.

Я кивнул с удовлетворением:

— Хорошо. Суд окончен. Можете идти.

Зал начал пустеть. Штайгеры поднимались и медленно уходили, потрясённые, сломленные, но живые. Гвардейцы сопровождали их, следя за порядком.

Мои люди тоже расходились, но на их лицах я видел удовлетворение. Справедливость, пусть и запоздалая, свершилась.

Елена задержалась дольше других. Она подошла ко мне, когда зал почти опустел:

— Спасибо, — просто сказала она. — За то, что дали мне высказаться. За то, что… позволили увидеть это.

— Ты заслужила, — ответил я. — Тысяча лет в одиночестве, храня память о клане. Это подвиг.

Она грустно улыбнулась:

— Подвиг… Мне всегда казалось, что это просто выживание. Но теперь я вижу, что это того стоило. Я дожила до этого дня.

Елена развернулась и направилась к выходу. У двери она обернулась:

— Вы хороший князь, Максимилиан. Суровый, но справедливый. Именно такой нам и нужен. Жаль, что мы тогда не успели вас разбудить.

— Прошлого изменить, — отозвался я, — но нужно жить дальше, Елена.

Она коротко кивнула и ушла.

Я остался в почти пустом зале с дедом и Ольгой. Внучка подошла ко мне:

— Думаешь, она сможет с этим справиться? Перешагнуть эту трагедию? Смириться с тем, что многие потомки Штайгеров остались живы?

Я кивнул.

— Она умная женщина. Елена уже понимает, что я принял правильное решение. Да, она лелеяла мечту о мести тысячу лет, и сейчас в ней всё ещё жива эта обида и ярость. Но, там в очаге, где она была абсолютно одна, это поддерживало её, помогало выжить. Теперь же, у неё появились и другие цели. А однажды она найдёт и близких людей, ради которых вновь захочет жить. Просто жить и радоваться жизни.

Ольга улыбнулась.

— Мне кажется, она уже немного привязалась к нашей команде учёных и некоторым студентам. Так что, ты прав, и может быть, этот день даже ближе, чем кажется.

Я похлопал Ольгу по плечу и тоже пошёл к выходу из зала.

Суд был окончен. Штайгеры получили своё наказание. Рихтеры — своё возмездие.

Это был важный день.

И я был доволен результатом, а теперь собирался ещё немного поработать у себя в кабинете. Мы всё ещё не разобрали полностью все архивы Гюнтера. И несколько, самых важных, на мой взгляд, книг, я забрал себе лично.

Но возле двери кабинета меня ждал сюрприз. Симон. Со всей этой военной суетой, я давно его не видел.

Он участвовал в войне со Штайгерами, но не шёл в первых рядах, а воевал где-то в составе гвардейцев.

И сейчас он был очень грустным и очень серьёзным.

А сразу же, после того, как мы поздоровались, он низко поклонился и, покраснев от стыда, сказал:

— Уважаемый Мастер, Учитель, Великий Князь Максимилиан Рихтер, я прошу вас, освободите меня от обета ученичества, который я вам дал.

Глава 6

Я замер на пороге кабинета, внимательно разглядывая Симона.

Интересно. Очень интересно.

Он явно готовился к этому разговору. Видно было, что слова он подбирал заранее, может даже репетировал перед зеркалом. И всё равно краснел, словно школьник, попавшийся на шалости.

Я не стал торопиться с ответом. Вместо этого прошёл в кабинет, жестом пригласив его следовать за мной.

— Присаживайся, — кивнул я на кресло напротив своего стола.

Симон колебался секунду, затем сел. Спина прямая, руки на коленях, взгляд устремлён в стол. Классическая поза человека, который не знает чего ожидать, но боится худшего.

Я устроился в своём кресле, откинулся назад и некоторое время просто молчал, обдумывая его просьбу.

Симон начал нервничать ещё сильнее. Я заметил, как дёрнулась его челюсть, как пальцы сжались в кулаки.

— Знаешь, Симон, — наконец