Фантастика 20254-131 - Константин Викторович Плешаков

Вокруг было все, чтобы понять: раз есть столько тех, кто любит меня и нуждается во мне, какое имеет значение, что всего один человек предал…

Но это имело значение. Сюда приходили лучшие врачи и целители города, они вылечили мою обожженную кожу так, что не осталось даже следов — однако сошлись на том, что ожог на левом плече не заживет никогда. Ни магия не поможет, ни мумие — Свет так взаимодействует с моей теневой природой, что в высокой концентрации разрушает ткани необратимо. Ни с кем, получается, я не смогу быть едина, как свет и тень… Впрочем, по площади ожог небольшой — как отпечаток ладони, дружески хлопнувшей по плечу.

Хуже, что я никогда, видимо, не узнаю, почему Андрюха это сделал. Если бы он надеялся так спасти своих пацанов, это было бы понятно — но ведь наоборот, я была их единственным шансом выбраться из подвала живьем. Наверное, ненависть бывает иррациональна — мне ли не знать… По крайней мере, другого объяснения никто мне не предоставит.

— По крайней мере, ты никого не убила, — говорит Мотя, про которого я успела забыть. — Значит, ненависть неглубоко пустила корни.

Невесело усмехаюсь:

— Значит, они все были в тяжелой броне, а я — без катаны.

— Тем не менее и гнев, и обида, и стремление нанести удар — нормальные и естественные проявления жизни, — Мотя, как всегда, безмятежно улыбается. — Оборотная сторона прощения, принятия, готовности помочь и спасти. Никто не вправе требовать от тебя отказа от собственной тени. Даже ты сама.

— На все-то у вас, эльфов, найдется в загашнике какая-нибудь мудрость! Как там было в той песенке — «если ты любишь меня, полюби и мою тень». Кстати, Мотя, а почему ты залез через окно?

Галадрим смущенно улыбается:

— Я пытался войти через дверь, однако почтенная Токториэль неизменно сообщала, что ты больна и посетители тебя утомляют. У меня скудный опыт незаконного проникновении в жилища, но Чип и Кубик были настолько любезны, что поделились методикой…

Прыскаю:

— Ну кто бы сомневался! Яблоко от яблоньки… Давно кому-то не драли уши как следует! А почтенная Токс перестраховывается — пора мне возвращаться в мир живых. Жаль, в Хтонь с вами теперь не скоро выберусь, не до того будет. Тут бумаги приносили… Генрих, Мясник то есть, завещал мне свое предприятие. И это не только мясокомбинат, хотя и там сотня рабочих мест… Кажется, теперь все никому не нужные дети в городе — мои, а не только эти. Да и взрослые… И много всего еще, я пока даже не начала осознавать. Но пора принимать дела. Генрих верил в меня, я не могу подвести его… и всех. Так что Кларе привет передавай, но когда теперь свидимся, не знаю даже…

— Если ты позволишь, я буду время от времени заходить, — говорит Мотя. — И как только понадобится помощь…

— Понадобится, конечно! И для учителя музыки у нас теперь работы прорва! Не только здесь, но и в приюте, и в школе… Даже, наверное, в нескольких школах.

Мотя сжимает мою ладонь своей:

— У нас говорят — Coirë lá márahta… Приблизительно можно перевести «Жизнь не подвластна суду». А ты и есть жизнь, Liri, со всеми своими тенями.

Мотя расплывается в широкой улыбке и элегантно выпрыгивает в окно. Последнее было не обязательно, но раз ему так хочется… Славный он паренек, даже жаль немного, что эльф.

«Жизнь не подвластна суду», ха… красиво. Вот только, боюсь, органы правопорядка с этим не согласятся. Ладно, будем решать проблемы по мере поступления.

Поднимаюсь с топчана. Голова еще слегка кружится, но в целом терпимо, вчера было куда хуже. Смогу, наверно, дойти до душа, не придерживаясь за стенку.

В Доме все на удивление спокойно — идут уроки. Еж не соврал, старшие вполне прилично ведут себя на математике. У средних биология, Илларион Афанасьевич рассказывает про общую для всех разумных систему кровообращения… у эльфов такие же сердца, как у нас, кто бы мог подумать. Младшим Токс читает легендариум:

'— Я опустошен и устал, — сказал Куруфин. — Нет больше сил идти по пути, где каждый шаг отзывается предательством.

— Твои глаза видят, но не все, — ответил ему Митрандир. — Даже в час величайшей тьмы ты не одинок. За тобой наблюдают древние духи, невидимые взору. Когда падает дуб, он дает жизнь тысячам ростков. Когда отступает друг, он может спасать не только тебя, но и многих других. Даже реки времени порой обращаются вспять. Судьба плетет свою ткань нитями, невидимыми для нас'.

Красиво у них там, в эльфийских легендах. В жизни, к сожалению, все куда прозаичнее. Мы предоставлены сами себе, сделанного не воротишь, предательство невозможно простить — но можно как-нибудь пережить и двигаться дальше.

Натягиваю толстовку и джинсы — хватит нежиться в мягких пижамках. Звоню на комбинат и вызываю машину — пора принимать дела. Смотрю на себя в осколок зеркала. Рожа бледная, но уже хотя бы не сероватая. Справа осталась пара клочков волос, а левую сторону головы Токс мне выбрила — даже стильно получилось… Пожалуй, так и буду дальше носить.

Генрих смотрит на меня с портрета. Жаль, что я не успела толком побыть с ним. Что же, теперь он всегда будет со мной. Генрих уже никогда меня не предаст, это я наверняка знаю про него — и еще про кое-кого.

Протягиваю руку к стене, на которой лежит моя тень — она густая, плотная, сильная, в ней клубится тьма. Соприкасаюсь с ней кончиками пальцев. Улыбаюсь ей:

— Мы справимся.

Тень улыбается в ответ.

— Весьма похвальный боевой настрой, — насмешливо комментирует кто-то у меня за спиной.

Оборачиваюсь прыжком и роняю челюсть — впервые вижу настоящий портал, это такая магическая дыра в пространстве. Что он разверзнется в моей каморке с топчанчиком — жизнь меня к такому не готовила!

Из портала степенно выходит невысокий дядька — человек — с крашеной в каштановый хипстерской бородой и серебряной серьгой в левом ухе. Он благодушно улыбается, но глаза остаются холодными. Одет с некоторой даже небрежностью, под распахнутым пиджаком — вязаный блейзер на пуговицах. Но в прошлой жизни я неплохо разбиралась в шмотках и отчаянно дорогие вещи узнаю с полувзгляда. В Поронайске никто такого не носит.

— Понимаю, не вполне прилично без предупреждения