Великая Река: Долгое лето - Токацин

а кустарниковые дебри отступили, вытесненные хвощевым лесом и его серебристой травой, Гелин остановился на краю широкой террасы, и путники ненадолго спешились, чтобы размять ноги. Внизу колыхалось свинцово-серое море, озаряемое синими сполохами. Низкие тучи улеглись на кронах гигантских папоротников, и Фрисс впервые увидел их сверху – он был сейчас над папоротниками и над грозовыми облаками. Он смотрел на бушующее «озеро» под ногами, тщетно разыскивая просветы в тучах, и думал о воде. Немало её, должно быть, проливается сейчас там, в долине…

- Полуденный ливень, - криво ухмыльнулся Нецис, остановившись рядом с Речником. – Нам легко будет затеряться там, Фрисс. В затопленном межгорье никто не найдёт следов. А людей там давно нет.

Речник покосился на него, но не спросил ни о чём.

На обочине древней дороги, едва заметной под пёстрым лишайником, лежал огромный валун – округлый, отчасти погружённый в землю, очень похожий на свернувшегося клубком зверя. На каменных боках были высечены круглые выпуклые глаза – сотни глаз с круглыми и вертикальными зрачками, больших и маленьких.

- Хвала могучей Этуген, держащей на себе мир, - прошептал Речник, склонив голову. – Да будет твой сон мирным…

На камне Этуген не было ни пятнышка лишайника, ни волокна мха. Но не было рядом и жертвенных чаш, и никто не сложил к валуну подношения. Фрисс долго смотрел на тысячеглазое бесформенное изваяние и вспоминал другого духа со множеством глаз… хотел бы он сейчас встретиться с хранителем «Идис»! Даже раскалённый и лучистый хранитель сарматской станции показался бы ему сейчас родным…

Далеко внизу, под пологом туч, уже не изливающихся дождём, но по-прежнему тёмных и хмурых, Речник Фрисс рубил и стаскивал в кучу мокрые ветки папоротника. С каждого дерева бежали ручьи, дорогу залило, в лужах копошились не то червяки, не то ящерицы, и какая-то лиана мерно раскачивалась на ветвях, широко раскинув лепестки красно-чёрных цветов. Перистые змеи не решались покинуть дупла, только провожали Речника недобрыми взглядами – видно, следующий дождь был не за горами.

- Нецис! – окликнул Фриссгейн Некроманта, сваливая папоротник на дорогу. Тут же сверху плюхнулся Алсаг и начал вылизывать плечо, блестящее от медузьей слизи. Гелин недовольно фыркнул и спихнул кота в лужу, прежде чем лечь на ветки самому. Он еле поместился на настиле, ушедшем под его тяжестью в дорожную грязь.

- Та-а… Фрисс, мне кажется, на лучший костёр мы можем не рассчитывать, - вздохнул чародей, кивая на творение своих рук – дымящийся ворох мокрых обрубков хвоща. Они больше чадили, чем горели, но Речник обрадовался огню.

- Алсаг! – позвал он Хинкассу. Та настороженно подошла к костру, громко чихнула и примостилась на краешке сухого камня, с которого только что поднялся Некромант. Фрисс покачал головой и накрыл кота своим плащом, присаживаясь рядом.

- Смотри, Фрисс, - маг показал Речнику пригоршню чёрных камешков. – Это базальт из Зорких Гор. Он прочный, но к утру, думаю, удастся его растолочь. Этого хватит на много зелья…

- Ты великий алхимик, - вздохнул Фрисс, - если в такую погоду и после такой дороги ещё думаешь о зельях. Ложись лучше спать. Все мы устали, а что будет завтра – даже загадывать не хочу. Здесь плохая вода – и её слишком много. Сегодня мы ехали – а завтра, Река моя Праматерь, не пришлось бы нам плыть…

Нецис сосредоточенно разглядывал осколки базальта и на Фрисса не смотрел.

- Я постою на страже, - негромко отозвался он. – Отдыхайте. Ваш сон не потревожат. Ночные дожди здесь редки.

Сверху шмякнулась большая медуза, стекла по плечу Речника и уплыла куда-то в болото. Фрисс поморщился и посмотрел, приложив ладонь ко лбу, вперёд – в темноту, быстро сгустившуюся над затопленной и заросшей мхом дорогой. Впереди склонялись полуутонувшие папоротники, чахлые и кривые, вздувались буграми стволы и корявые ветви Самуны, плавали в чёрной воде облетевшие лепестки Гхольмы, пустившей корни прямо в плиты мостовой. Болото подступало к дороге вплотную, и из темноты доносилось гулкое булькание пузырника – растение не отличало день от ночи и не умело молчать.

- На дороге вырос мох, - покачал головой Речник, направляя в темноту луч церита-фонарика. Кроме мха, он увидел на древней мостовой пузатые «бочонки» пузырника, перепахавший дорогу корень Самуны, облепленный мелкими папоротниками, и здоровенного дикого кота с багровой шерстью и сложенными за спиной крыльями. Кот, сверкнув глазами, молча сгинул во мраке.

- И не только мох, - пробормотал Фрисс, убирая светильник. – Нецис! Ты видел когда-нибудь, как по этой дороге идёт караван? Вот мне было бы интересно на это посмотреть…

Нецис поднял голову и криво ухмыльнулся, ссыпая камешки в карман.

- Здесь двадцать два века не ходят караваны, - отозвался он. – Здесь, в межгорье, три дороги. Караваны ходят по двум другим. Сюда, на тропу Нирн а-Тхэннуал, спускаются те, кто хочет укрыться. Это путь на Тешамген, Фрисс. С тех пор, как Тешамген пал, эта тропа заброшена.

«Ещё один город мертвяков…» - Речник тяжело вздохнул. «Но хоть бы они за дорогой следили! Не проснуться бы ночью по шею в трясине…»

И всё-таки под замшелыми плитами мостовой была высокая насыпь. Фрисс не верил в неё, пока пробирался по папоротниковым чащам и прорубался сквозь заросли сырой менессы, но тут он убедился – насыпь всё-таки была. А вот теперь она закончилась.

Впереди, поглотив и менессу, и переплетённую поросль пурпурного холга, медленно колыхалось чёрное озеро. Ряска уже всплыла на его поверхность, белые волокнистые «тарелки» плавучих грибов распластались среди верхушек утопленного мха, папоротники накренились, и листья их поникли. Только могучие Самуны, как скалы, возвышались над бескрайним болотом, и птицы со всей округи галдели в их ветвях. Трескучие стрекозы и пузатые фамсы сновали над водой, гоняясь за мошками. Фрисс смотрел в чёрную воду и не видел дна. «Вода и грязь… грязь до самых корней земли,» - растерянно думал он. Тут было настоящее живое озеро, не морок из слизи и папоротникового сока, и Речник слышал, как под зыбкой гладью движутся мощные течения… но дна у него не было.

Мощёная дорога обрывалась над водой. Её плиты были расколоты и медленно, год за годом, сползали с насыпи, сейчас её подмыло, и Гелин не подходил близко к краю. Прямо под дорогой начинался омут.

- Этого я и боялся, - Нецис нахохлился и спрятал руки в рукава, как будто в удушливом жарком тумане его пронзил озноб. – Имгвуэйна вышла из