Внедроман. Полная версия - Алексей Небоходов

не знающего спортзалов, но полного молодой энергии. Затем он стянул порванные брюки и бельё, обнажая себя полностью: его тело, стройное, с лёгкими мускулами, было напряжено, а возбуждение, уже не скрываемое тканью, добавляло сцене комичной откровенности. Камера поймала его движения: неловкие, но решительные, с очками, съехавшими на кончик носа, и взглядом, полным смеси паники и азарта.

Светлана в роли Лиды опустилась на диван, её обнажённое тело, блестящее под софитами, выглядело как полотно, окружённое советскими декорациями: выцветшие обои, книжная полка с томами Ленина, фарфоровая фигурка балерины. Она слегка раздвинула бёдра, её дыхание углубилось, а глаза, искрящиеся от возбуждения, встретились с взглядом Шурика.

Михаил в его роли шагнул к ней, но движения были так комично осторожны, словно он опасался разрушить хрупкий момент. Он опустился на диван, его руки скользнули по её бёдрам, ощущая тепло и липкую влагу её кожи. Затем, с лёгкой дрожью, он вошёл в неё, зато теперь его движения были медленными, почти театральными, но полными искренней страсти.

Светлана издала лёгкий вздох, её тело невольно подалось навстречу, а бёдра слегка сжались, обхватывая его. Камера скользнула к отражению в стеклянных дверцах серванта, стоящего в углу: их тела, сплетённые на диване, отражались в мутном стекле, создавая иллюзию множества взглядов, будто вся комната наблюдала за ними.

Их движения были ритмичными, но с той молодежной неловкостью, которая придавала сцене живости. Светлана поддалась ритму: её бёдра двигались навстречу Шурику, упругая и блестящая от пота грудь, вздымалась от прерывистого дыхания, а соски, затвердевшие от возбуждения, слегка покачивались в такт.

Её руки впились в плед, пальцы побелели от напряжения, а лицо, с прикушенной губой, выражало смесь наслаждения и притворного смущения, будто Лида всё ещё пыталась сохранить образ невинной студентки. Михаил, ускорил ритм, его движения стали смелее, но он сохранял неловкость: то поправлял очки, то случайно задел плед, который соскользнул на пол, вызвав приглушённый смешок за кадром. Его худощавое, но напряжённое тело двигалось в унисон с ней, чувствуя её тепло, её влагу, её мышцы, сжимающиеся вокруг него.

Камера, следуя указаниям Алексея, запечатлела их в отражении серванта: их тела, сплетённые в страстном танце, отражались в стекле, создавая иллюзию, будто за ними наблюдает невидимая толпа. Отражение подчёркивало абсурд: Лида, чья кожа блестела от пота, и Шурик, чьи очки съехали на кончик носа, окружённые советскими обоями и полкой с книгами, выглядели как герои комедийного спектакля, случайно зашедшего слишком далеко.

Мягкий и тёплый свет софитов падал на их кожу, создавая лёгкие отблески, которые усиливали интимность, но сохраняли комедийный тон. Алексей, наблюдая за монитором, тихо подсказал: «Держи отражение в серванте, лови их движения, но не теряй комизм. Крупный план на Лиду – её лицо, смесь наслаждения и смущения. Потом на Шурика, его неловкость, но с азартом».

Светлана, всё сильнее поддавалась: её дыхание стало громче, почти стоном, но она замаскировала его лёгким смешком, будто Лида всё ещё притворялась, что это случайность. Бёдра, полные и упругие, двигались в ритме с Шуриком, грудь с розовыми сосками, слегка покачивалась, а кожа, влажная от пота, блестела под софитами.

Внезапно её тело напряглось, дыхание сбилось, и лёгкий дрожащий стон вырвался из её груди – первые волны оргазма охватили Лиду, её мышцы сжались сильнее, а пальцы глубже впились в плечи Шурика, оставляя лёгкие следы. Её полузакрытые глаза искрились от наслаждения, а лицо с прикушенной губой отражало смесь экстаза и смущения.

Михаил ощущал её отклик: её тепло, её влагу, её мышцы, сжимающиеся всё сильнее. Его движения стали порывистее, но он сохранял комичную неловкость: то поправлял очки, то случайно задел фигурку на полке, которая чуть не упала, добавив сцене нелепости.

Камера поймала их в отражении: их тела, сплетённые в страстном ритме, окружённые советскими декорациями, выглядели как пародия на романтическую сцену, но с подлинной энергией.

Напряжение нарастало, словно туго натянутая струна. Светлана всё сильнее поддавалась оргазму: её тело дрожало, дыхание стало прерывистым, а глаза искрились от наслаждения. Её влажные и горячие бёдра двигались в унисон с Шуриком, грудь вздымалась быстрее, а затвердевшие соски слегка покачивались в такт.

Она прикусила губу, её пальцы впились в плечи Шурика, а блестящее от пота тело содрогалось от каждого его движения. Михаил, играя Шурика, чувствовал её отклик: её влага, её тепло, её мышцы, сжимающиеся вокруг него. Его движения стали смелее, порывистее, но он сохранял неловкость: очки, съехавшие на кончик носа, и руки, то и дело хватающиеся за воздух, будто он искал опору, придавали сцене какой-то немыслимой подлинности.

Площадка замерла в благоговейной тишине. Даже Жак-Женька, обычно не сдерживающий комментариев, стоял, заворожённый. Его глаза блестели от восторга. Техники, осветители, гримёры – все были поглощены сценой, ощущая, как напряжение становится почти осязаемым. Алексей, следя за монитором, знал, что сцена достигла кульминации: всё, что можно было выразить телами, было выражено. Лида и Шурик, их страсть, их комичная неловкость, их подлинность – всё слилось в кадре, создавая момент, который был больше, чем пародия. Он поднял руку, после чего его твёрдый, но полный сдержанного восторга голос прозвучал: «Стоп!»

Светлана и Михаил замерли. Их дыхание было тяжёлым, а тела всё ещё дрожали от адреналина и страсти. Светлана откинулась на диван. Её обнажённое тело, блестящее от пота, выглядело уязвимым и живым: грудь, вздымавшаяся от тяжёлого дыхания, бёдра, слегка раздвинутые, и волосы, растрепавшиеся от движений. Её тело продолжало биться в оргазме даже после команды «Стоп!», мелкие судороги пробегали по её бёдрам и животу, а дыхание оставалось неровным, выдавая остаточное наслаждение.

Михаил, сидел рядом. Его очки съехали на кончик носа, а худощавое и напряжённое тело всё ещё дрожало. Они переглянулись, и их лица осветились смесью усталости и восторга, будто сами не верили, что прожили этот момент так искренне. Площадка взорвалась аплодисментами: техники свистели, осветители хлопали, Жак-Женька подскочил к пульту, сияя: «Мсье Конотопов, это шедевр! Такая химия, такой юмор!»

Светлана, всё ещё пытаясь отдышаться, рассмеялась, прикрывая грудь руками. Усевшись в кресло, Михаил откинулся на спинку, позволяя себе лёгкую улыбку, и произнёс, обращаясь к команде: «Теперь это не просто пародия. Это – новая реальность».

На следующий день Светлана Бармалейкина вошла в импровизированную библиотеку – уголок павильона, где декораторы сотворили чудо: стеллажи с потрёпанными книгами, пахнущими старой бумагой, деревянные столы с вырезанными инициалами, пожелтевший плакат «Знание – сила!» над входом. Всё выглядело так достоверно, что Михаил поймал себя на мысли: не слишком ли они погрузились в этот СССР? Но тут же отмахнулся –