Фантастика 2025-166 - Августин Ангелов

что я опасался этого человека, но о его личности ходили самые разные слухи, противоречащие друг другу и находящие отражение в многочисленных рапортах чекистов, подшитых в личном деле. Ведь секретное наблюдение за Слащевым велось постоянно с того самого момента, как Дзержинский лично встретил его в Севастополе после возвращения из эмиграции.

Докладные записки чекистов начальству оказались очень разными. Кто-то считал Слащева настоящим патриотом Отечества, для которого имеет значение лишь благо России. Кто-то пытался доказать, что он обыкновенный предатель и приспособленец, предавший белых сразу, как только они проиграли. Кто-то подозревал, что он все-таки скрытый шпион, хитро подброшенный с помощью тайной операции британской разведки самому Дзержинскому и сумевший втереться в доверие к большевикам с помощью публичного предательства и порицания Белого движения. Но большинство сотрудников ГПУ просто констатировали в своих донесениях, что Слащев — это вспыльчивый, самолюбивый, несдержанный в высказываниях неуступчивый пьяница со скверным характером, который, вдобавок к спиртным напиткам употребляет еще и кокаин. Но, тем не менее, все авторы рапортов сходились во мнении, что Яков весьма умен и, несмотря на все свои пагубные привычки, в связях с контрреволюционным подпольем и иностранной агентурой не замечен, остроту ума сохраняет, весьма успешно до недавнего времени занимаясь преподавательской деятельностью и изысканиями в военной науке.

Принимать Слащева в своем кабинете мне было в тот день некогда, поскольку я посчитал необходимым выступить еще и перед войсками, собравшимися на вокзальной площади. А потому нашел время для этого разговора по дороге, забрав командира Красного Добровольческого корпуса прямо от штаба. Разговор происходил на заднем диване моей служебной машины, оснащенной к этому времени уже не только броневой перегородкой между передними и задними сидениями, но и настоящей бронированной капсулой со смотровыми прорезями вместо окон, способной выдержать винтовочные выстрелы и защитить от разлета осколков. По моему приказу изнутри была сделана и специальная обивка, чтобы осколки брони при обстреле не летели в пассажиров. Она же глушила звуки. Так что шофер и охранник, сидящие спереди, не могли подслушать наш разговор.

В назначенное время Слащев уже дожидался возле ограды здания главного штаба, как мы и условились с ним по телефону. Профессор Шорин оснастил мою машину радиоаппаратурой. И теперь я мог легко передавать команды своему кортежу, даже не открывая форточку, чтобы крикнуть что-то шоферу и начальнику охраны, который сидел рядом с ним. Колонна из трех машин и броневика остановилась по моему приказу. И я изнутри распахнул дверь перед сухощавым военным. До этого Слащева мне доводилось видеть в штабе у Шапошникова, но близко с ним я никогда не общался. А тут пришлось. Человек передо мной предстал, конечно, весьма непростой, но я все-таки готов был выслушать предложения Якова Александровича, хотя и не знал, в чем именно они заключались.

А он протиснулся внутрь машины, поздоровавшись, дыхнул на меня перегаром и начал издалека:

— Я, Вячеслав Рудольфович, всегда и всем говорю, что нашу армию, хоть белую, хоть красную, губят внутренние враги: глупость командиров, необученность бойцов, взяточничество, воровство и пьянство!

— Как я понимаю, к последнему и вы весьма неравнодушны, — заметил я, демонстративно понюхав воздух, выдыхаемый Слащевым.

Яков потупился, но сказал самокритично:

— Да, люблю выпить, скрывать не буду, но стараюсь всеми силами бороться с вредной привычкой…

Я перебил:

— Ладно, оставим это. Давайте лучше к делу, комкор. Время дорого. Что вы хотели мне предложить?

Несмотря на мою неучтивость, Слащев сказал спокойно:

— Надо вернуть ощущение гордости армейским командирам. Предлагаю переучредить офицерские звания. Одно это сразу поднимет боевой дух в войсках, значительно улучшит дисциплину и привлечет обратно в армию ценные кадры.

Я проговорил:

— Хм, возможно, что ваше предложение и целесообразное. Вот только, боюсь, бойцы из крестьян и рабочих не готовы пока правильно воспринять восстановление офицерства. Мы обязательно подумаем и над этим, но всему свое время. Я, конечно, сторонник реформ, но не с наскока же их проводить. Как раньше говорили: дорого яичко к Христову дню.

— Вот именно! Сейчас именно такой важный день! Снова над нашей страной нависла опасность. Мятежники лютуют, да и внешние враги не дремлют. И потому я считаю, что необходимо, как можно быстрее, не только восстановить офицерские звания, хотя бы в пику троцкистам, но и провести реабилитацию казачества! Тогда сразу можно будет задействовать против того же Шмидта большое количество казаков! Но, следует учесть, что для этих казаков нужно будет поддерживать железную дисциплину. Без дисциплины с ними никак невозможно. Знаете, Вячеслав Рудольфович, почему белые казаки проигрывали красным? А все из-за того, что их масса потеряла дисциплину, сделалась неустойчивой, индифферентной. У них не имелось никакой четкой цели. Низшее звено офицерства развращалось, наблюдая за поведением собственных начальников, занимаясь не только поборами и грабежами мирного населения, а и неприкрытым мародерством. И простые бойцы видели это все, беря дурной пример с командиров. Причем, с каждым днем примеры вышестоящие подавали все хуже. И вся Добровольческая армия белых, в конце концов, уже держалась не на воинской дисциплине, а на боязни быть убитыми красными. Я своими глазами видел, как военачальники отправляли награбленное целыми составами к себе домой. Глупцы, они не понимали, что красные расстреляют их только за одно это. Впрочем, поделом. Дошло до того, что казаки Шкуро не желали вступать в бой, поскольку каждый старался выполнять не боевую задачу, а сам ставил себе задачу защиты только награбленного добра, которое сам вез, перегружая лошадей тюками со скарбом, делая, таким образом, боевых коней обыкновенными вьючными животными, непригодными для сечи. Я же за подобные преступления карал смертной казнью, подписав больше сотни приговоров к повешению. Причем, больше половины для вот таких командиров, допускавших анархию, грабежи мирного населения, мародерство, воровство, трусость и дезертирство! Потому я и говорю вам, что честь и компетентность командиров — это самое главное, на чем держится весь армейский дух и дисциплина в войсках. Потому повысить престиж командования, вернув офицерские звания, просто необходимо! Разумеется, придется провести переаттестацию всего комсостава, но сейчас, по моему мнению, время для этого самое подходящее.

Слащев не врал. Он, на самом деле, не жалел ни своих, ни чужих, пытаясь насаждать справедливость, как он сам ее понимал. Если это вообще было возможно во время Гражданской, когда, как говорится, брат шел против брата. Тем не менее, в его словах, безусловно, имелась рациональная основа. Поэтому я выслушал его, больше ни разу не перебивая.

Глава 34

А Слащев, между тем, продолжал, сделав неожиданное признание:

—