Фантастика 2025-161 - Мила Бачурова

как ей скучно и грустно — надо взять на ручки и пожалеть!.. И какая, вообще, ерунда — утащенные из столовой леденцы или спрятанные в спальне тапочки — Любовь Леонидовна их так забавно искала...

«Я хорошая! Я очень-очень хорошая! Меня не надо ругать!»

Сработало: Елена Викторовна тепло улыбнулась и на ходу потрепала Эри по волосам. А потом вдруг, словно одернув себя, резко выпрямилась и спрятала руку за спину.

— Вот! — словно обвинение, бросила она Григорию Алексеевичу — тот вовсю улыбался Эри. — Это именно то, о чем я говорю! Ты ведь тоже сейчас почувствовал необъяснимую симпатию?

Врач перестал улыбаться. Нахмурился. Вместо доброты, как и Елена, зазвенел напряжением.

— Хочешь сказать, что Эри это делает сознательно?

— До недавнего времени полагала, что она слишком наивна для этого. Но чем дальше, тем все более убеждаюсь: да. Совершенно сознательно.

Взрослые остановились и смотрели на Эри. Она тоже остановилась, растерянная — прием, до сих пор не дававший сбоев, вдруг перестал работать. От неожиданности Эри даже звенеть перестала.

— Надеюсь, ты понимаешь, что девочка ни в чем не виновата? — Григорий Алексеевич привлек Эри к себе, она с готовностью прижалась щекой к белому халату.

— Разумеется, — процедила Елена. — Чьим генам она обязана этой способностью, можешь не напоминать.

Григорий Алексеевич вздохнул.

— Эри, пойдешь на ручки?

Девочка с готовностью закивала, врач поднял ее и усадил к себе на шею.

— Прекрати баловать! — рассердилась Елена.

— Это не баловство. Эри напугана, не меньше, чем мы с тобой. Для того чтобы это понять, не нужно быть эмпатом... А что касается ее способностей — тот парень так не умел. Чужие эмоции он слышал — у нас было время убедиться, что Эри тоже их слышит. Но передавать свои...

— Кирилла он, тем не менее, спас, — недовольно возразила Елена. — Именно посредством передачи эмоций, если верить твоим словам.

— От своих слов я не отказываюсь. Но, видишь ли... то, что парень тогда сделал, для него было высшим пилотажем. Отняло кучу сил, он потом сутки без сознания лежал. А у Эри — пятилетней малышки! — это выходит, судя по всему, легко и непринужденно.

Елена нервно засмеялась:

— Ну, что поделать! Новый виток спирали. Причудливая игра адаптских генов.

— Лена. — Григорий Алексеевич снова остановился. — Я понимаю, что ты ненавидишь этого парня. Но, пожалуйста, хотя бы Эри постарайся судить непредвзято.

— Я давала повод усомниться в моей непредвзятости?

— Даешь. Сейчас.

Эри, из всей беседы взрослых понимавшая лишь отдельные слова, приготовилась зареветь. Она не любила, когда взрослые ссорились, а звуки от них сейчас шли именно в этой тональности. Но тут Григорий Алексеевич остановился — перед дверью, ведущей в комнату Елены Викторовны.

В комнате Эри усадили на крутящийся стул. Еще час назад она не устояла бы перед соблазном покрутиться, а сейчас приходилось сдерживаться. Ее ведь предупредили, что будут «серьезно разговаривать».

— Эри. Маленькая моя. — Елена Викторовна села в кресло, стул подкатила к себе. — Расскажи мне, как ты это делаешь?

— Что? — не поняла Эри. Подумав, сообразила: — А, кручусь? Ну... вот так. — Спустила ногу со стула и, оттолкнувшись от пола, легонько крутанула кресло. — Надо ноги поджать — и вж-ж-ж! Но я не сильно, видите? — тут же опомнилась она. — Я ничего не ломала!

— Бог мой, я не об этом. — Елена натянуто улыбнулась. — Я о том, что ты делала в коридоре, пока мы шли сюда... Ты решила, что мы с Григорием Алексеевичем чем-то недовольны, так ведь?

Эри опустила голову. Выдавила:

— Да.

— Почему ты так решила?

— Потому что Тимофей. Он... — определение нашлось не сразу.

— Встревожился? — подсказала Елена Викторовна.

— Да. — Эри обрадовалась новому «взрослому» слову. Повторила: — Встревожился!

— Ты это услышала, так?

Эри кивнула.

— Ты решила, что Тимофей боится, что мы с Григорием Алексеевичем будем тебя ругать, и... что ты сделала?

— Зазвенела, — не сразу, чуть слышно пробормотала Эри. Ей стало жарко и неловко. До сих пор не приходилось обсуждать со взрослыми то, как она звенит.

Елена Викторовна приподняла брови:

— Что, прости?

— Зазвенела, — повторил вместо Эри Григорий Алексеевич. — Судя по всему, так она называет этот процесс. — Врач сел перед стулом Эри на корточки. — А можешь сейчас позвенеть?

Эри торопливо замотала головой.

— Мы не будем тебя ругать. — Григорий Алексеевич взял Эри за руку. — Позвени, пожалуйста. Так же, как в коридоре. Можешь?

— А точно ругать не будете?

— Точно. Обещаю.

«Я хорошая, — несмело звякнула Эри. Подождала, убедилась, что обещание Григорий Алексеевич держит, и повторила уже смелее: — Я хорошая! Очень-очень хорошая!»

С удовольствием увидела, как врач расплывается в теплой улыбке. И вздрогнула от ледяного тона Елены Викторовны:

— Ну, вот. Пожалуйста, наглядная демонстрация. Надеюсь, теперь у тебя сомнений не осталось?

— Вы сами просили, — пробурчала Эри.

— Конечно. — Елена Викторовна улыбнулась. Не по-настоящему, но все же. И тон сбавила. — Сейчас мы просили сами, не отрицаем. Но вот что, Эри. Видишь ли... Так делать нельзя.

Эри сдвинула тонкие, едва заметные брови:

— Что — нельзя?

— Звенеть, — мягко объяснила Елена Викторовна.

Эри, ища поддержки, повернулась к Григорию Алексеевичу. Тот грустно кивнул.

— Совсем нельзя? — обескураженно переспросила Эри, — никогда?

— Боюсь, что так, — отозвался врач. — Разве что мы сами тебя об этом попросим.

— А просто, самой — нельзя?

Григорий Алексеевич качнул головой:

— Нет.

— Нет, — эхом отозвалась Елена Викторовна.

— Почему?! — Эри вертела головой, глядя то на одного воспитателя, то на другого — ей все больше хотелось расплакаться.

С таким единодушием взрослых, без единой лазейки, сквозь которую светилась бы надежда — если очень хочется, то можно — девочке редко доводилось сталкиваться. Не плакала пока только оттого, что боялась пропустить ответ. — Почему?!

— Видишь ли... Никто здесь, кроме тебя, звенеть не умеет. И слышать тоже.

Эри подумала и осторожно хихикнула. Кажется, у взрослых это называется «шутка». Ну, конечно, над ней шутят! Сейчас Григорий Алексеевич скажет что-нибудь смешное, и они вместе с ним и Еленой Викторовной будут долго хохотать.

— Я знаю! Вы шутите, — гордая тем, что догадалась, объявила Эри.

И приосанилась