Муля, не нервируй… Книга 4 - А. Фонд

Воспользовавшись ситуацией, я торопливо задал вопрос, пока он опять не перекинулся на рассуждения о физколлоидной химии и тому подобном.

— Отец! — закинул удочку я, — а в мире науки постоянно такие вот интриги царят?

— К сожалению, сын, — это слово Мулин отчим подчеркнул голосом с особым удовольствием, — в любой отрасли человеческой деятельности, где есть хоть какая-то перспектива, начинаются интриги. И чем больше перспектива, тем…

— Интриг больше, — перебил я начало новой лекции.

Модест Фёдорович, обнаружив, что его лекцию слушать не собираются, тяжко вздохнул, подкурил сигарету и спросил уже более внятным тоном:

— А что именно ты хотел узнать?

— Ты знаешь директора Института философии?

При этих словах добродушное лицо Мулиного отчима напряглось:

— Александрова? — спросил он и вильнул взглядом, — Да ничего особенного, Муля. Учёный, как учёный. Доктор философских наук. Профессор. Академик.

Он раздражённо затянулся и уставился на стену немигающим взглядом, очевидно что-то припоминая.

А я молчал и терпеливо ждал.

Мулин отчим, увидев, что я жду, начал раздражаться:

— Зачем он тебе, Муля?

Я молчал и смотрел на него.

— Не лез бы ты в это дело! — фыркнул Модест Фёдорович и крепко затянулся. Пальцы его при этом чуть подрагивали, ну, или мне так показалось.

— Отец, — тихо сказал я и Мулин отчим вынужден был повернуть лицо ко мне, — когда скотина Попов попытался отобрать дело твоей жизни, ты разве сдался? Предпочёл не лезть?

— Чем он тебе уже навредил? — словно пружина, сжался Модест Фёдорович, и с тревогой взглянул на меня, — пойми, Попов и Александров — личности разного масштаба, сын.

Я опять промолчал и не стал комментировать, что Модест Фёдорович и я — личности тоже разного масштаба.

Мулин отчим вздохнул и добавил:

— Если бы мне пришлось бороться против Александрова, я бы лучше взял Машку и уехал в Киргизскую ССР.

Но я был не Мулин отчим и поэтому сказал:

— Ты мне расскажи, всё, что знаешь. А я уже сам сделаю выводы. Может быть ты и прав, и мне лучше туда не лезть, а уехать тихо в Якутию, как и хочет Адияков.

При упоминании имени биологического отца Мули, лицо Модеста Фёдоровича приняло расстроенное выражение. Он ещё немного поколебался, а потом, всё же, начал рассказывать:

— Александров — страшный человек, Муля. Очень опасный. Его перевели из Агитпропа на должность директора Института философии. Говорят, пересадка на более высокую должность. Но что он там сейчас вытворяет — это просто кошмар… ты даже не представляешь…

Он сделал паузу и крепко затянулся.

— А ты расскажи, — попросил я, — и я пойму. Мне же разобраться надо.

— У нас кандидатские минимумы по философии для аспирантов там сдают. А перед этим аспиранты и соискатели ходят туда слушать лекции. Недолго, примерно полтора месяца начитка идёт. А за это время им надо реферат по философии на заданную тему написать. Ну и сам понимаешь, туда ходят аспиранты из большинства крупных НИИ. И все между собой общаются. И с местными тоже. Так вот, в Институте философии почти нет девушек. Во всех институтах девушки есть, даже в нашем, по физколлоидной химии. А в Институте философии — нету. Как думаешь, почему?

Я задумался, наморщив лоб, что-то такое всплывало в памяти. Но всё же окончательно чётко сформулировать мысль я не мог.

Поэтому просто пожал плечами и вопросительно уставился на Мулиного отчима.

Тот тяжко вздохнул, затушил окурок в пепельнице и подкурил новую сигарету.

— Потому что Александров там настоящий феодализм развёл…

И, видя, что я всё ещё не понимаю, со вздохом пояснил:

— Пользуясь служебным положением, он заставляет девушек эммм… спать с ним. Им-то деваться некуда. Вот и не идут девчата туда учиться. Порядочные девчата.

И я понял. Точнее вспомнил. Имя Александрова я слышал ещё в том, моём мире. Точно не помню, кем именно он был, но знаю, что при Хрущёве было очень громкое дело. Что-то связанное с подпольными борделями, куда убедительно приглашали актрис и аспиранток.

— А ещё он заставляет аспирантов вписывать себя во все статьи, — осуждающе покачал головой Модест Фёдорович.

Я усмехнулся, с точки зрения Мулиного отчима, не было на свете более тяжелого преступления.

— Если посмотреть, то из всех его публикаций и монографий, он самостоятельно почти ничего не написал. Даже куцые тезисы на конференцию! Зато везде его имя нужно первым вставлять. Как-то наши хотели выпустить совместно с Институтом философии хрестоматию по истории химии. Так Александров там такие требования воздвиг, что наши все моментально отказались. Очень подлый человек он, Муля. Держись от него подальше, ладно? Прошу тебя.

Я не стал успокаивать Мулиного отчима, что мол ладно, просто промолчал.

Модест Фёдорович не выдержал и спросил:

— А что он у тебя отобрал? Или что сделал?

И я выложил, как мой советско-югославский проект благодаря этому человеку, отобрали. Как рухнули мои мечты и, главное — квартира.

— Мда, — нахмурился Мулин отчим, немного подумал и тут же просиял:

— Ну так возвращайся к нам. Квартира у нас огромная, места всем хватит! Зачем тебе в коммуналке этой сидеть?

Я усмехнулся. Как представлю себе, то точно такая же коммуналка тут получается. А ещё скоро у Маши и Модеста Фёдоровича ребёнок будет. А тут ещё я с Дусей. А если я захочу жениться? А если дети пойдут? Как мы все здесь будем? Нет, не хочу я такого.

— Я сам решу этот вопрос, — отмахнулся я и улыбнулся.

Очевидно, усмешка вышла кривоватой, потому что Модест Фёдорович тяжко вздохнул:

— Ты такой же упёртый, как и покойный Пётр Яковлевич.

— Так это дед мой, — хмыкнул я. — Яблочко от яблоньки, как говорится…

От Мулиного отчима я выходил в решительном настроении.

Что-то начало проясняться.

Во всяком случае, кое-какой компромат на Александрова и его подтанцовку у меня теперь был. Теперь осталось составить план действий.

И вот, пока я шел, план сложился у меня в голове. Точнее у меня было теперь три параллельных плана. Я хотел одержать победу наверняка, поэтому решил действовать сразу по трём направлениям.

И потому немедленно отправился к Осиповым. Хоть и было поздно, но ждать следующего дня я физически не мог. Надеюсь, они все в своей загородной резиденции.

И вправду, в городской