Город титанов - Данияр Саматович Сугралинов

Вечный встал, подошел к окну — узкая полоска, затянутая решеткой.

— Знаешь, Денис, я много думал. Может, они и правы. Мир изменился, старые правила не работают. Выживает тот, кто приспосабливается. Если бы не старая вражда, я бы, может, пошел работать на Исабеллу. Да только зачем я ей?

— Не похоже, что ты в это веришь.

— Не верю. — Он обернулся. — Но иногда хочется поверить. Легче было бы.

Где-то в глубине тюрьмы хлопнула дверь, послышались голоса. Вечный насторожился:

— Кого-то ведут. Наверное, твоих друзей.

Через несколько минут дверь нашей камеры открылась, и внутрь втолкнули Сергеича. Он выглядел помятым, но живым.

— Денис! — он кинулся ко мне. — Живой, сука! А я уж думал…

— Тише. — Я обнял его. — Все нормально. А Тетыща?

— Тетыщу в другую камеру засунули. Говорят, для особо ценных гостей место отдельное.

— А Тори?

Сергеич сплюнул:

— Тори, эту дрянь, к себе забрали. Развлекаются сейчас небось. А она и рада, небось!

— Или просто пытается выжить, — заметил Вечный. — Девушка же?

Сергеич впервые его заметил:

— А ты кто?

— Вечный. Местный старожил.

— Понятно, — Сергеич оглядел камеру. — Веселое местечко. Долго тут сидеть будем?

— Радуйся, если долго, — ответил я. — Отсюда, как я понял, уходят только на корм тварям…

Из производственного корпуса снова донесся рев, на этот раз особенно громкий и продолжительный. Все в камере замерли.

— Кормят, — хмуро проговорил Вечный. — Значит, завтра кого-то из нас туда поведут. На работу…

Глава 6

Петушиные бои

Спустя, наверное, полчаса, открылась дверь, и в камеру швырнули стонущую кучу тряпья. Прокатившись, бедолага замер вниз лицом, закашлялся, сплевывая сгустки крови.

«Лейтенант Карлос Рамос, претендент 26-го уровня», — промелькнуло в голове, и я вздрогнул. Неужели система жнецов вернулась…

Размечтался! Глюк. Просто зрительная память выдала привычное. Быстро все-таки привыкаешь к хорошему.

Сергеич метнулся к вояке. Сел на корточки, потормошил, похлопал Рамоса по спине. Вечный, что стоял рядом со мной, смотрел на нового пленника равнодушно.

— Эй, ты как? Хау а ю? — блеснул лингвистическими навыками Сергеич.

Лейтенант поднялся на дрожащих руках, сел, скрестив ноги. Его лицо представляло собой месиво из синяков и засохшей крови, один глаз заплыл и превратился в багровую щель, губы ему разбили так, что из трещин еще сочилась кровь. Окинув камеру единственным видящим глазом, он криво усмехнулся:

— Ого, сколько вас! Я восемнадцатый. Знатное развлечение будет у местных.

— Хау а ю? — повторил Сергеич.

— Хреново. — Рамос ощупал затекший глаз, поморщился от боли и посмотрел на меня с надеждой. — Если вас… тебя… или тебя вдруг и правда волнует, как я, и ты желаешь мне добра… — Следующее он прошептал одними губами: — Убей меня, умоляю.

Я отступил на шаг, покосился на Вечного.

— Килл ми, — повторил Рамос так же тихо — для Сергеича, тот шарахнулся.

— Крыша протекла? — огрызнулся электрик.

— Похоже, что нет, — ответил я и обратился к Рамосу: — Хоть ты-то можешь внятно объяснить, что тут происходит?

Рамос истерично расхохотался, качнул головой, приглашая нас к разговору. Будто пользуясь его предложением, в камеру швырнули еще одного военного — этот застонал, попытался подняться и не смог. Кровь из носа размазалась по щеке, стекла на пол, когда он повернул голову. Внешних повреждений на нем было меньше

— Вот теперь я на сто процентов уверен, что вы не местные, — усмехнулся Рамос. — Иначе желали бы того же, что и я. Смерти.

— Смерти желать проще всего, — перебил его Вечный. — Я столько раз умирал, что мне надоело. Мне теперь интереснее пережить всех этих тварей и посмотреть, чем все закончится. Но если тебе так нужно… — Он глянул на остальных заключенных (все, кроме одного блондина и здоровенного негра, были филиппинцами) и прошелестел: — Можешь на меня рассчитывать.

Сергеич подошел ко мне, чтобы получить перевод, а Рамос решил нас уважить и все-таки объяснить, что нас ждет:

— Есть у нас, филиппинцев, национальное развлечение, которому ужасаются белые. Они даже со своими гринписами пытались запретить его. Не получилось. Теперь я понимаю, надо было запрещать, тогда эти твари не додумались бы…

— И что это? — поинтересовался Сергеич.

— Петушиные бои.

— Есть такое, да, — буркнул Сергеич и покрутил у виска. — Херня редкостная.

Я культурой Филиппин не интересовался, потому не понимал, зачем запрещать петушиные бои. Ну скачут петухи, ногами машут, если один другого начал гонять, значит, он победил. Чего такого-то?

— Вижу, ты не в курсе, — продолжил Рамос. — Так вот, любители этого вида спорта покупают птиц на специальной ярмарке, дрессируют, а потом или продают, или выставляют на бои. Это как скачки… нет, скорее как бои без правил, когда наблюдатели делают ставки. Перед боем птице надевают железные шпоры, острые, как ножи, а потом стравливают с другой такой же птицей. Петухи наносят друг другу увечья шпорами. Как правило, оба не переживают бой, но один петух оказывается покалечен, а другой — смертельно ранен. Место, где петухи дерутся, забрызгано кровью, кусками мяса, перьями. Местные привыкли, но пару раз я видел, как белые дамы на петушиных боях падали в обморок. Это очень жестокое зрелище.

Я перевел сказанное Сергеичу, тот сплюнул под ноги. Спохватился, что мы в помещении, и затер плевок ботинком.

— Но мы-то тут каким боком? — не понял он.

Рамос, конечно, его тоже не понял и объяснил для непонятливых:

— Теперь вместо петухов они используют зомби и… гостей. Как только мяса, то есть таких, как мы, набирается достаточно, они устраивают шоу. Своих бывших врагов, вроде меня, они убивают для развлечения. Прочим дают шанс влиться в дружный коллектив, так что при них, — он кивнул на заключенных, — лишнего не болтайте, многие хотят выслужиться и рады настучать. Нужно просто выказать желание влиться в семью, а потом, если выигрываешь три боя, становишься своим, и тебя принимают в банду.

— А чистильщики? — спросил я. — Что становится с ними?

— Отдают богу душу, — вместо Рамоса ответил Вечный. — Ну или кто там сейчас вместо него.

— Претенденты забирают у них статус? — спросил я.

— Конечно, как ж, — ответил Вечный. — Дураков нет. Четыре чистильщика есть, больше