Ведьмы.Ру 3 - Екатерина Насута

— И это величайшее открытие перевернет все представления о классической маагии! — голос Льва Евгеньевича прорезал ночную тишину. — Да что там, оно перевернёт весь мир!

Учёный остановился и, оглядевшись, решительно шагнул на лавочку. Встал, расправил плечи и, вытянув руки, продолжил:

— Моё имя отныне и навсегда войдёт в историю…

Войдёт.

Наум Егорович был готов подтвердить.

А что история будет в рамках закрытого уголовного процесса, так это детали.

Витюгин видел сон. Он знал, что спит, и это уже само по себе было странно, но при этом знание ничуть не мешало сну.

Чудесному.

В нём лазоревое море дрожало, ластилось к ногам. И воздух дышал свежестью. А на белоснежном песке возвышался замок. И Настасья, выглядывая из-за него, махала рукой.

— Иди ко мне! — звала она.

И Витюгин, нелепо улыбнувшись, пошёл.

Он шёл и шёл.

И даже бежал, и ноги чуть проваливались в песок, и воздух был, как это случается во снах, кисельно-тягучим, но всё одно это ничуть не портило радости.

Настасья!

Живая!

И настоящая. Она сама шагнула навстречу и, обняв, коснулась губами щеки.

— Ты…

Здоровая. Ни впалых щёк, ни серой кожи, и волосы её, чудесные, на месте. Он вдруг вспомнил, как плакал, обрезая их. А Настасья улыбалась и говорила, что отрастут. Потом. Как она поправится. А с волосами ей тяжело. И вообще, выпадают. Но это из-за химии.

Она обязательно поправится.

Он ведь клинику нашёл.

Деньги нашёл.

Подписал контракт этот, понимая, что не будут платить такие деньги просто за техническое сопровождение и создание сети. А ещё и вперёд. Чуял ведь, что вляпывается. Но деньги были нужны. А как заработать? Он, конечно, спец хороший, но не настолько, чтоб вот так сходу и пару миллионов… а они вот…

Помогли устроить Настасью в хорошую клинику.

И не их вина, что было слишком поздно. Агрессивная форма…

— Глупый ты, — Настасья погладила по щеке. — Во что влез?

В дерьмо.

И Витюгин знал, что живым его не выпустят. Там, во внешке, другое дело. Охранники знают не так и много, а вот он, который сеть внутреннюю наладил, который уже третий год ковыряется, работая то ли сисадмином, то ли компьютерщиком на все руки, он по самую макушку заляпался. И что контракт того и гляди закончится, так… в лучшем случае новый подсунут.

А Витюгин подпишет.

Потому что всё-таки хочет жить.

— Конечно, — Настасья поглядела серьёзно. — Все хотят жить. Но иногда есть вещи важнее.

— Ты сердишься?

— Нет, конечно. Я боюсь. За тебя.

— Не надо.

Странно понимать, что это вот всё — сон. А значит, не настоящее оно. И Настасья тоже не настоящая. Но в то же время, как она может быть не настоящей, если он чувствует тепло её? И запах? И дело не столько в них, сколько в понимании, что она — взаправду.

Есть.

— Скоро свидимся, — Витюгин позволил себе обнять ей, осторожно, опасаясь, что если не осторожно, то он проснётся. Сколько уже раз было, что просыпался и лежал, пялясь в потолок, маясь невозможностью вернуться туда, в правильный момент?

Пусть даже те, предыдущие сны, были блёклыми и пустыми по сравнению с нынешним.

— Не говори так.

— Это правда. Я ж никогда тебе не врал.

— Кроме одного раза.

— Я верил, что ты поправишься. Что… знаешь, я ни о чём не жалею. Я хотя бы попытался. А потом… у всего есть цена. И у моей глупости тоже. Хотя это не глупость. Это отчаяние. Но я бы ничего не стал менять, если бы вдруг вернулся. Понимаешь? Да и сейчас… я бы душу продал, чтобы тебя вернуть.

— Ты её и продал.

— Но вернуть тебя не получилось. А так… да. Наверное. Предчувствие такое… скоро меня уберут. Всех тут… этот сон, он ведь неспроста, верно?

Хорошо, что сон. Можно говорить спокойно, не опасаясь, что служба безопасности разговор запишет.

— И значит, эксперименты пошли не так, как им хотелось. И значит, скоро всю эту богадельню свернут. И тех, кто ставит опыты. И тех, на ком… я стал сволочью, Насть.

— Стал.

— И ты меня больше не любишь?

— Дурак ты, Витюгин.

— Дурак… теперь понимаю… дурак. Надо было что-то сделать, наверное… только сперва я думал, что ты вылечишься. Потом… потом всё не мог поверить, что тебя нет. Это ведь нечестно!

— Не кричи, — Настасья прижала палец к его губам.

— Я как-то… завис, что ли. Вроде и понимаешь, а принять никак не получается. И такая тоска, что… я тот год почти и не помню. Даже больше, чем год, если так-то… туман. Мне говорят. Я делаю. А что делаю. Для чего. И где? Какая разница? Тебя ведь нет, а остальные…

Настасья всегда умела слушать. И сейчас гладит по волосам, утешая, хотя с чего бы. Это она умерла. А он вот жив. И плачется, жалуется на жизнь.

— А там… отходить начал. Соображать… и толку? Замазан ведь по самое не балуй… и куда? Как соваться? Они словно почуяли. Меня в город выпускать перестали. Хотя я и не особо стремился. Здесь жильё неплохое. Мне… впрочем, ерунда это всё. Скажи, Насть, что мне делать? А? вот сейчас? Я могу, наверное… диверсию не устрою, всё же умения не те. И знания тоже не те. Но что-то же могу?

— Я в тебя верю…

Ещё бы ему самому в себя поверить.

— Я трус.

— Трус, — согласилась Настасья.

— И сволочь, если в этом всём участвовал. Ничего ведь не пытался сделать…

— А врать ты так и не научился.

— Но…

Она поцеловала его. Нежно, прощаясь.

— Не уходи, — Витюгин поймал её за руки. — Пожалуйста, не бросай меня… пожалуйста.

— Мы встретимся, — Настасья коснулась лица и от её пальцев стало горячо. — Обязательно… я буду ждать. Даже если вечность.

Он открыл глаза, ничуть не удивившись, что даже наяву продолжает ощущать её прикосновение. Бухало в груди сердце. Во рту пересохло. А ещё… ещё не отпускало чувство, что сон — это не совсем сон.

— Витюгин! — дверь распахнулась. — Ты тут?

— Чего… — он с трудом сел. Голова тотчас разорвалась болью, и та была столь сильной, что его скрутило, вывернуло на ковёр. — Что за…

— Живой, — крикнул Пешняков. — Так, давай… опирайся. И пошли, потихоньку…

— Что тут…

— А кто его знает, что тут… мы приехали, а тут… небось, умники опять где-то что-то недокрутили и накрыло…

Умники?

О да, умники… отчёты шли по внутренней сети, которую Витюгин сам и настраивал. И отчёты он поглядывал, и записи там, где поле позволяло камерам худо-бедно работать. И