И грянул град - Лориана Рава

чему. Я действительно проехал со своей любимой в карете, но всего лишь поцеловал её и предложил руку и сердце. Моё предложение она с радостью приняла. И была она уже не ребёнок, а невеста на выданье. А коснулся я её только после свадьбы. Что до её попытки самоубийства, то нашлись негодяи, которые пытались её обмануть, сказав, что я на ней жениться не могу. Естественно, она от такого чуть руки на себя не наложила. Но её удалось спасти, и мы поженились. Уверяю, тут не было ничего постыдного или бесчестного.

-- Значит ты не развратник, а наоборот, евнух, -- усмехнулся Большой Камень. -- Одна жена на всю жизнь -- это же курам на смех!

Асеро вздрогнул, когда услышал в толпе смешки. Понял он, что учитель тут идеи свои пустил крепко. Или они просто не верят словам Асеро?

-- То есть, по-вашему, если человек верен жене -- это недостаток? Только если вы сами понимаете, что не был я никаким развратником и насильником, то вешать вам меня за что? Понял я, почему Золотой Лук так со мной обошёлся. Видно, он исходил из жлобских представлений, что если человек обладает властью, то он должен бить, унижать, глумиться над людьми, предаваться оргиям, и прочим непотребствам. Каково же было его разочарование, когда он увидел, что я ничем таким не занимаюсь. И что мне даже лишний раз поваляться в постели нельзя, вставал в час подъёма, в семье мы сами себе и готовили, и полы мыли, и одежду чинили, не считая это недостойным делом. Вот за это он на нас и озлился. Что, даже будучи на самом верху, у нас нельзя было предаваться праздности и лени. За это он швырнул меня в руки озверевших нелюдей, которые сорвали с меня одежды, а потом глумился над моей наготой и беззащитностью! Он пытал меня, и я только чудом остался жив. Он отнял у меня самое дорогое, что у человека есть -- честь и доброе имя. Он разлучил меня с родными, а мою мать так вообще сжёг живьём у меня на глазах. Я не знаю, что стало с моей женой, удалось ли ей избежать жестокой расправы. А ведь Золотой Лук, замышляя всё это, знал, что она носит под сердцем наше дитя. Впрочем, это ещё мелочь по сравнению с великой бедой, постигшей всю страну. Теперь она неизбежно искупается в крови, и некоторые из вас, беззаботно стоящие здесь, погибнут в этой заварухе. Куско кровью уже умылся во время погромов. Ведь пострадал не только я, любого инку там могут убить только за то, что он инка. В дома врываются отмороженные бандиты, грабят, насилуют женщин, а если хозяева пытаются защититься, то их убивают. Дверной Косяк, подумай о тех несчастных девушках и женщинах, которых обесчестили эти отморозки! Они ничем не хуже твоей несчастной дочери! А твой сын, заваривший всю эту кашу, просто уже перестал быть человеком! Мне искренне жаль тебя и твою жену, но и ты пойми меня. Поверь, что я такой же человек, как и ты. Я такой же отец, как и ты, и понимаю, какое это горе -- потерять дочь и сына. Но в этом нет моей вины! И я тоже ведь лишился жены и дочерей! А тебя хотя бы не выгоняли из дома и не проводили по улицам нагим, избивая. Тебя не пытали палачи, и на твоих глазах не пытали твоих близких.

Асеро закончил речь и взглянул старейшине прямо в глаза. Тот после минутных колебаний сказал громко и внятно:

-- Я не верю, что мой сын оклеветал тебя совершенно без вины. Не может быть, чтобы мой сын поднял руку на невиновного!

-- Против веры логика бессильна, как учат на критике христианства, -- пожал плечами Асеро. -- Но неужели ты будешь решать мою участь только основываясь на том, во что ты можешь поверить, а во что -- нет? Ты сам не боишься запятнать руки невинной кровью?

-- Я не думаю, что ты невиновен. Пусть даже ты не позорил девиц и не убивал моего мальчика... Но ты ведь был правителем, а любого правителя найдётся за что осудить. Неужели ты не признаешь за собой никакой вины?

-- Признаю, -- грустно сказал Асеро. Утренняя бодрость куда-то ушла. Вместо неё теперь была горечь позора. Для старейшины признать сейчас его невиновным -- это потерять ещё одного сына... Скорее всего он предпочтёт быть слепым. Кроме того, он банально боится семейки Большого Камня, а те предпочитают повесить его во многом его руками. Ведь их-то корысть тут понятна... Петля на виселице раскачивалась под ветром весьма зловеще... -- Признаю. Я должен был раньше выслать англичан из страны, я давно понял, что они враги и хищно зарятся на богатства Тавантисуйю. Я думал поставить перед носящими льяуту этот вопрос ребром, но не успел... Но братья мои, разве я мало наказан за эту ошибку? Разве я не лишился всего, чем дорожил? Я дорожил своей честью и добрым именем, и теперь я опозорен клеветой и обесчещен пытками. Но ещё горше мне от того, что я больше жизни любил свою родину, и теперь могу увидеть её гибель. Мне горько от того, что все мои труды пошли прахом. Горько от того, что мерзавцы убивали, пытали и всячески издевались над близкими мне людьми. Если вы считаете, что я недостаточно поплатился за мою вину -- что же, я готов искупить её кровью, но в боях! Я не заслужил позор виселицы!

-- Что доказывают твои уверения? Это лишь пустые слова.

-- Хорошо, Дверной Косяк, скажи мне, часто ли тебе приходилось слышать от сыновей, будто бы я занимаюсь чем-то дурным?

-- Как будто не знаешь, что у твоей охраны был пунктик в уставе -- не разглашать твои семейные дела. И лишь недавно стало можно говорить свободно. Но сам этот пункт красноречивее всех слов.

-- Я не скрывал от народа ничего преступного, -- ответил Асеро. -- Ну почему вы так уверены, что если я что-то не хотел делать поводом для публичных обсуждений, то это непременно пьяные оргии и бессудные расправы?

-- Голубчик, не принимай меня за младенца, -- хитро улыбнулся старейшина, -- ну какие секреты могут быть у мужчины? Ну, все у нас временами погуливают, а значит, и ты должен делать это с размахом, достойным твоего сана.

-- Скажите, а пытать, убивать и насиловать вам тут тоже хочется,