Стяжатель - Валерий Михайлович Гуминский

Примечание:

[1] Борей — бог северного ветра, сын титанидов Астрея (звёздного неба) и Эос (утренней зари). В переносном значении — порывистый холодный ветер.

Глава 3

Дача Волынских, декабрь 2016 года

Князь Леонид пил уже третий день, что с ним не случалось давненько, лет двадцать, когда он всерьёз сцепился с родом Северских, не желавших уступить земли вдоль Ладоги, которые были нужны Волынским как воздух. Одни их волхвы выпили столько крови, что после замирения пришлось заново пополнять боевое крыло.

Сидя на брезентовом стульчике, бережно укрытый тёплым пледом, он периодически протягивал руку к бутылке коньяка, наливал чарку и опрокидывал в себя, варварски закусывая остывшим шашлыком. Ахмет — верный ординарец и походный повар — бесстрастно поддерживал костёр неподалеку от хозяина, пялившегося на заснеженное ледяное поле озера, и размахивал плоской дощечкой над мангалом. Вторая порция дров уже прогорела, потрескивая и рассыпаясь на алые угли, сизый дымок поднимался в хрустальное до звонкости небо.

Мысли тягучей патокой ползают в голове и никак не соберутся в плотный комок решений. Откровенно себе признаваясь, Волынский впервые почувствовал страх. Когда нельзя поделиться с родным братом сомнениями, когда малейшая ошибка приведёт к гибели не только его самого, но и всей семьи, когда ощущаешь презрение, что поддался шантажу и угрозам — всё это обрушилось на князя Леонида с того момента, когда стало понятно: назад пути не будет.

Потому что кое-кто не простит ему ударов исподтишка.

Послышался хруст снега.

— Сколько уже выпил? — раздался голос младшего сына.

— С утра — вторая «шустовка», — ответил Ахмет. — Совсем мало кушает. Шашлык такой, что пальчики оближешь, сам бы ел!

Судя по голосу, он с трудом скрывал обиду.

— Отец, — шаги за спиной князя затихли. — Может, пойдём домой?

— Борька! — голос Леонида Ивановича, несмотря на приличную дозу алкоголя, был твёрдым. — Сюда иди!

— Так я здесь, — улыбнулся сын, становясь перед отцом, высокий, в добротном кожаном плаще с меховым подбоем, нарочито небрежно распахнутом. Неприкрытые русые волосы на макушке шевелит лёгкий ветерок. — Пошли, а? Мать переживает.

— Попереживает и перестанет, — отмахнулся князь. — Дело-то провернули?

— Всё в порядке. Птички в клетке. Ждём главное действующее лицо. Жаркий с ним разговаривал, договорились, что завтра в полдень документы будут у него.

— Назаров — тот ещё жучара, — поморщился Леонид Иванович. — Боюсь я, всё не по плану пойдёт. Облажается Жаркий.

— С чего бы? — усмехнулся Борис, перехватывая у отца ополовиненную бутылку. Мягко, но настойчиво, показывая решимость прекратить трёхдневный запой. — Ваш великий и ужасный Назаров ни за что не захочет причинить вред своим людям, а значит, никаких сюрпризов. А его пса и девку тихо ликвидируют перед встречей.

— Это глупая затея, — князь наклонился и зачерпнул ладонью снег. Растёр им разгорячённое лицо. — Глупая и опасная. Мы фактически идём на конфронтацию с боевым кланом.

— А тебе не обидно после истории с Касаткиными оказаться в роли проигравшего? Мордой в грязь ткнули и приказали не лезть в дело, которое уже было выигрышным! — Борис затолкал руки в карманы плаща и навис над отцом. Глаза его мгновенно заледенели. — Чего ты боишься? За нашей спиной очень серьёзные союзники, пусть большинство и ситуативные. Каждый получит своё, когда с Никитой будем покончено.

— Ты-то с чего так агрессивно к нему настроен? — кажется, старший Волынский стал проявлять эмоции, с любопытством взглянув на сына снизу. — Вроде бы незнакомы, друг о друге понаслышке знаете.

— За семью обидно, — сжал губы Борис. — А с Никитой я пытался встретиться, поговорить и оценить его силу и возможности.

— Щенок! — выплюнул князь Леонид. — Оценить он захотел! Чего оценивать? Универсал, артефактор, боевой опыт, каковой не у каждого волхва имеется. Тебе он не по зубам, сын.

— Но толпой можно и батьку бить, — усмехнулся Борис, нисколько не обижаясь на услышанное. — Навалимся с двух сторон, устраним угрозу — и станем с Шереметевыми хозяевами в Петербурге.

— Хозяева здесь одни — Меньшиковы, — Волынский поднял в назидании палец вверх. — Не вздумай ляпнуть при ком-нибудь, языка лишишься.

— Вы уже сейчас начинаете тесниться, впуская на свою территорию Назарова. А дальше будет ещё хуже. Не лучше ли сейчас подрезать ему крылья, чтобы он потом по земле бегал, а взлететь не мог?

— Хватит фантазировать, — поморщился князь Леонид. — Говоришь, Никитка завтра придёт на встречу?

— Да, в полдень.

— Хм… А расскажи-ка мне, сынка, где ты познакомился с этим чёртовым итальяшкой? Как его…

— Санвитале.

— Хорёк поганый. Рожа мне его не нравится, — голос Волынского снова скатился в пьяную тональность. — Может, и с ним… того, рассчитаться?

— Отец, ты перегибаешь палку, — рассмеялся Борис и протянул руку, чтобы помочь ему встать. — Я познакомился с господином Санвитале ещё в университете, когда он нам преподавал философию эпохи Древней Греции. Невероятной эрудиции человек, общительный, неконфликтный.

— Ага, и оказался агентом Инквизиции, — хмыкнул Волынский, проигнорировав руку сына. — Завербовали тебя, дурачка, а ты даже и не понял. А я-то сначала не дотумкал, когда ко мне подошёл этот хорёк и начал подкидывать мне шарады про тебя. «Какой у вас сын чудесный! Пытливый ум, стремление к знаниям!» На чём он тебя поймал, засранец?

— Не меня он поймал, а тебя, — Борис ощерился. — Кто вычегодским золотом мухлевал? Не ты ли с князем Василием Юрьевичем гонцов в Англию посылал? Натоптали там как слоны. Думаешь, британские спецслужбы о ваших тайных счетах не знали? Поэтому Санвитале в разговоре с тобой и упирал на возможность их замораживания. А мне он просто посоветовал лучше учиться и ни о чём не беспокоиться.

— Дай, подумаю… Итальянский хорёк заманивал тебя в Англию?

— Как и всех перспективных студентов, — пожал плечами младший сын. — А что в этом плохого? Хорошие университеты, карьера.

— Английская кормушка слаще русской? — скривился Волынский и тяжело поднялся и отбросил ногой стул. — Тогда зачем вообще сюда вернулся? Взяли тебя за жабры, сынка, чую я! Ладно, пошли домой. Хватит пить, ты прав. Надо готовиться к войне с Никиткой… —