Живые и мертвые - Ярослав Гивиевич Заболотников

— Хм, — Рэксволд неспешно постукивал пальцами по ножнам. — Думаешь, решила захапать куш?

— Многие так думают. Нынешняя команда пока не совсем слаженная. Да и виверхэльский Арабеска ещё не забыла… Помимо этого, точно знала, что после таких штормов, коль воды спокойные, я даю всем до зари поспать. Вахту никто не нёс.

— А сам что думаешь?

Словно отгоняя скверные мысли, Густаф тряхнул чёрными кудрями:

— Мы с Арабеской — единственные уцелевшие из старой. Я знаю её как облупленную. Девка видная, умелая. Оттого и характер не сахар. Порой, с глазу на глаз, мы лаялись, как мыши на завалинке. Но она бы не променяла моё уважение на мошну с золотом. Докинь сюда любимую баллисту и свой угол, а потом скажи: ради чего?..

— Любовь нагрянула? — Эрминия переминала пальцами стекавшую по плечу косу.

— Одна она на суше не болталась. Я бы знал, — пристальный взгляд не позволял усомниться в сказанном. — А если б это был кто из наших, он бы тоже сбежал, — капитан посмотрел на Рэксволда. — Тут что-то нечисто. Пойдём, проверим кое-чего.

— Пойдём. Эрми, не скучай.

— Ага… — вяло прозвучало в ответ.

Едва оба оказались в коридоре, Густаф заозирался, а когда убедился, что вокруг ни души, негромко продолжил:

— Как-то по пьяни Арабеска ляпнула про тайник в каюте. Коль она ушла с концами — там должно быть пусто. Если же нет… — капитан недобро прищурил глаза, — крыса ещё среди нас.

— Понял. Сейчас найдём.

Друзья двинулись в начало коридора. По пути захватили со стены лампу, одну из четырёх горевших днём. Дверь в нужную каюту была приоткрыта: внутрь уже заглядывали. И всякий раз вместо хозяйки обнаруживали лишь кучу сырой одежды в углу. Пустая койка, одинокий сундук и высокое зеркало тоже не смогли поведать, куда она запропастилась.

Повесив лампу на крючок, Густаф с Рэксволдом стали методично простукивать стены.

— Арабеска бы не вогнала мне нож в спину, — угрюмо сказал капитан. — Кто-то в команде нечист на руку. Хотя, может, ветер и со стороны дует.

— Из жалости ублюдка бы не отпустили. В обещания златых гор никто бы не поверил. Остаётся один вариант. Наводка. Подплыли ночью, забрали пленного, а тут Арабеска случайно на палубу вышла. Решили обыграть, чтоб всех собак на неё повесить. Вопрос: похитили или… — озвучивать очевидное не было смысла.

— Похоже на правду. В этих водах корабли — редкость, а грабить — себе дороже. Раз нас не сожгли и остальные на месте, крыса всё ещё тут. Затаилась. Ничего. Я распутаю эту кишку. Дайте только конец нащупать…

— Вычислишь — за борт кинешь?

Чёрные брови съехались, став похожими на расправленные крылья ворона:

— Не сразу. Пускай недельку на рее повисит. Некоторым надо напомнить, что я добрый лишь до поры…

Когда стены были тщательно изучены, друзья принялись исследовать пол и быстро нашли «гулявшую» доску. За ней крылся долгожданный ответ. Медлить не стали — приподняли и замерли, вдвоём уставившись на вырезанную в балке выемку. В ней ничего не лежало. Зато ноздри вдруг наполнил хорошо знакомый кислый запах.

— Срань… — Густаф обречённо уронил голову. — Я должен был знать… — он саданул кулаком по полу. — Должен…

Возможно, и должен. Но не сейчас. Правда теперь смешана с ложью, точно — смертельный яд с благородным вином. Неотделима.

Ремесло ассасинов состоит из трёх аспектов: маскировки, убийства и заметания следов. Эрминия преуспела в каждом из них. Всё, о чём Арабеска проболталась, обернулось для неё фатальной ошибкой. Инсценировка вышла реалистичной. Конечно, поиски тайника в темноте заняли не меньше часа. А вот пленного под доской не спрятать — интуиция подсказала спуститься в грузовой трюм. Замотав голову половой тряпкой, так северянка и поступила. Незнакомку, в чьей серой безликости блестели лишь глаза, пленник принял за палача. Стоя на коленях, он молил о пощаде, заявлял о своей невиновности. Эрминия подумывала его отпустить. Ведь попадётся — ничего путного не расскажет, если вообще успеет открыть рот. Но татуировки, проглядывавшие сквозь рваную рубашку, поведали свою историю. Мрачную и жестокую. Решение было быстрым. Дать пленному надежду. Вывести. И свернуть шею. А дальше как два пальца разогнуть. Труп — на дно, лодку — в море.

Ни крика в ночи. Ни случайного очевидца. Ни капли крови на палубе. В этом северянка была уверена. Хотя всё равно проверила места убийств. Как оказалось, не зря. У мачты лежал непонятно откуда взявшийся светлый клочок. Он тоже полетел в море. Единственное, что Эрминия сделала непрофессионально — отправила Арабеску за борт, не перерезав ей горло. Однако не из-за опасения наследить. Иначе бы не вспарывала живот. Зачем? Ответ предельно прост: когда некто берёт то, что ему не принадлежит, а потом с грязными сапогами лезет на чужой алтарь, о милосердии не может быть и речи.

* * *

«Все планы без исключения строятся ради обогащения. Редко кто желает найти страдания, наказать себя за ошибки прошлого. Чаще всего люди ищут удовлетворения. Хотят получить новые впечатления, потешить тело, отыскать утраченную любовь или восстановить справедливость. Правда, порой жажда обогащения выходит за рамки плоти и души: люди хотят обрести нечто ощутимое, ценное, приятно звенящее в ладони. Иногда даже больше, чем в силах унести. Тогда велик шанс вместо удовлетворения нащупать страдания. Не менее ощутимые и липкие, точно смола. В отличие от богатств, они не выпадут из разжатой руки: останутся с вами, пока кто-то не исчезнет. Либо они, либо вы», — говорил своим последователям Монси Виррей.

Стук лодки о причал. Шелест накинутой на столбик верёвки. Жалобно скрипнувшие доски. На остров сошли трое и сразу же устремили взоры к высившейся впереди мельнице. Сейчас, в пасмурной дымке, она напоминала неприступную крепость. Крепость, в недрах которой ждала увесистая охапка злотней. Или груда серебра. После визита «псов» с долгами не тянут — всё собирают заранее.

В глазах Альба горел азарт. Хитроумный план был полностью построен на актёрском мастерстве. Уж в этом-то он хорош. Уверенности — хоть отбавляй. Язык — подвешен. А напор столь сильный, что храмовники за пророка примут. Кстати, такое уже случалось. Немногие могут воспевать заповеди Сенриила, покровителя морей, на старинном наречии. Все двадцать шесть. И ещё