Живые и мертвые - Ярослав Гивиевич Заболотников

прослеживалось сходство. Две игры. В одной бросались плоские картинки, в другой — клинки. И такой разный результат. Но можно ли сравнивать вялое дёрганье руки и слаженную работу всего тела. Тела, закалённого в жестоких боях и тренировках. Свирепые шторма. Головорезы. Магические твари. Много кто пытался остановить храброе сердце, не видя, насколько сильно оно защищено сталью. Сталью клинков и сталью мышц. А что до волчьего поветрия… никто не знает, нужно ли было колдуну вмешиваться. Возможно, одинокий воин, сразивший варга в честном бою, пережил бы и странную хворь.

Опасения Эрминии с Лайлой не стоили выеденного яйца. Да что там яйца — даже скорлупы. Это и злило. Хотя… их можно понять. Одна — считай, на сносях. Вторая — временами излишне мягкая. Сойдёт за причину не подливать масла в огонь? Ноздри потянули солёную прохладу: немного остудили буйную голову. Сойдёт. Прощены. Обе.

На душе стало легче, а вот в горле прямо пересохло. Ох, уж это великодушие! Желание надраться до чёртиков свербело как никогда. Несложно найти чем и с кем. Но нельзя. Надо держать данное себе слово. Причмокнув от досады, Рэксволд подошёл к борту, за которым во мраке плескались волны. Сплюнул бившее через край искушение. И побрёл обратно. Сопеть под боком Эрминии.

* * *

Порошок из глубинных шестиконечных звёзд — редкий дар морей. Алхимики называли его «ксарикрис» и использовали в качестве основы для зелий, способных облегчить страдания умирающего. В простонародье же он был известен как «звёздная пыль»: достаточно вдохнуть щепотку, чтобы хмурый день показался радужнее самой яркой меланотении. Один недостаток — вне тары порошок начинал быстро выделять специфический кислый запах. Какое-то время он сохранялся и в дыхании — признать в весёлом человеке употребившего не составляло труда.

После того, как Арабеска чуть не стала жертвой кромсателей, её часто мучали кошмары. Звёздная пыль была спасением. Помогала спать до утра благостным сном младенца. Вот только Густаф спасительное средство не одобрял. Пусть явной зависимости оно не вызывало, слишком уж сильным было его воздействие. Случалось, ценители эйфории заканчивали жизнь на полу с жёлтой пеной на губах. Потому Арабеска не злоупотребляла. Не чаще раза в неделю. Не больше одной щепотки. И сегодня как раз подошла пора новой. Но вдыхать звёздную пыль в своей каюте — играть с огнём. Если после тяжёлого денька кто-нибудь ненароком не спал, мог унюхать и рассказать капитану.

Свет тоже мог привлечь ненужное внимание. Развешенная в углу мокрая одежда помогала ориентироваться во мраке. Застегнув всё ещё сырые ножны поверх сухой, Арабеска двинулась в противоположную сторону от стука капель. Дошла до шероховатой стены. Осторожно опустилась на корточки.

Обнажённый клинок. Поддетая остриём доска. Вынутая из тайника колба. Убрав нож, Арабеска отточенным движением высыпала на тыльную сторону ладони аккуратную горку. Сунула колбу обратно в тайник. И в предвкушении дурманящего вдоха — рука привычно застыла у лица — направилась к заранее открытой двери. Каюта располагалась в самом начале коридора — пятнадцать шагов по темноте, и вот она палуба.

Босиком выскользнув за порог, абсолютно бесшумно, Арабеска никак не ожидала, что врежется в кого-то не менее тихого. Она не успела даже ойкнуть, как горло обхватили чужие пальцы, а под грудь упёрся кинжал.

— Ты кто? — строго спросил мужской голос. — Какого… — за удивлением последовал кашель, но трёх слов хватило, чтобы опознать неизвестного.

— Рэксволд, — шепнула пиратка. — Это я. Арабеска.

— Ты чего шаришься без света? — отпустил девушку ассасин. — И чем ты меня обсыпала? — он вновь закашлялся. — Это что, звё…

— Т-с-с-с, — зашипела змеёй пиратка, взяла Рэксволда за плечо и спешно повела к трапу. — Быстрее, на свежий воздух.

При постоянном употреблении порошка, пусть и в малых дозах, воздействие сводилось к долгоиграющему притоку счастья, а вот для остальных… последствия оставляли желать лучшего.

Ночную тишину нарушил виноватый голос Арабески, что не сводила глаз со стоявшего у мачты силуэта:

— Я не нарочно, честно. Ты точно из воздуха появился, — она не глядя отрезала от полы рубахи клочок. — На. Протри лицо. И ноздри прочисть. Прям сверни в трубочку…

— Не учи, — небрежно взял белевшую ткань ассасин. — Заливаться тебе мало, решила ещё и засыпаться?

— Лишь иногда… — понуро ответила Арабеска. — После той резни на берегу сон стал дерьмовым. Нет, засыпаю-то я шустро, но, бывает, вскакиваю по ночам. В груди колошматится сердце, а перед глазами… исчезающие лица. Лица друзей. Несколько мучительно долгих секунд холодный пот кажется их прикосновениями. Потом приходит осознание… злость… сожаление… Мы с Густафом так и не смогли похоронить их. Иначе б нас тоже выпотрошили.

Рэксволд вытирался в зловещем молчании. В темноте не разглядеть, сердился он или сочувствовал. Пиратка решила продолжить:

— С пылью сон совсем другой. Ночью плюхнулась. Утром встала. Вдовесок весь день в хорошем настроении. Но суть не в нём. После пыли я забываю о кошмарах на полнедели. Полнедели покоя. Понимаешь? — её глаза блестели ярче серёг в ухе.

В ответ — гнетущее безмолвие, сопровождаемое неторопливыми шорохами одежды. Потеряв надежду, Арабеска поникла головой:

— Завтра будет весело. Из команды меня Густаф не попрёт, но втык даст. Лишь бы не с утра пораньше: дел по горло. Может, хоть после обеда меня сдашь?

— Втык… — Рэксволд вдруг усмехнулся. — Он же не самоубийца… — светлый клочок палым листом осел на палубу. — Вообще забудь. Я ему не скажу.

Арабеска не уловила хода мыслей, но их итог определённо радовал:

— Не скажешь? — заулыбалась она. — Храни тебя море. Буду должна.

Ассасин повернулся. Его взор был едва различим во тьме, но пронзал её насквозь. Пристальный. Немигающий. Вселяющий в сердце необъяснимый трепет.

— Ты?.. — Рэксволд неторопливо помотал головой. — Нет. Это я тебе должен. За твоё решение.

— Решение? — вполголоса спросила Арабеска, будто они обсуждали какую-то тайну.

— Эрми, — внезапное имя одёрнуло сильнее мужской руки.

— Я не…

— Да послушай ты, — ассасин устало потёр лицо. — Я понимаю, чего тебе стоило согласиться. Тебе, воинственной тигрице, на тигрёнка. Нашего тигрёнка. Это и подвиг, и жертва, и судьбоносное решение. В то время, когда мир трещит по швам, а проблемы множатся резвее опарышей. И хоть тигрёнок пока не появился, я благодарен тебе всей душой, — важность сказанного отчеркнула короткая пауза. — Если заметила, я тоже держу слово. Никакой выпивки. Всё, как ты хотела…