Исповедь киборга - Эдуард Сероусов

некоторые функции имплантов начнут деградировать. Уже через несколько дней ты можешь заметить нестабильность в работе кибернетических конечностей, ухудшение обработки сенсорной информации, возможно – головные боли и дезориентацию.

– Но они не смогут вернуть контроль? – это было самым важным для Алексея.

– Не дистанционно, – покачал головой Новиков. – Для этого им пришлось бы физически получить доступ к твоим имплантам и перепрограммировать их. Но даже в этом случае вирус создал своего рода «иммунитет» к стандартным протоколам «Кукловода».

Анна, следившая за разговором, вмешалась:

– То есть, он действительно свободен?

– Настолько свободен, насколько может быть человек с интегрированными в мозг компьютерными системами, – с лёгкой иронией ответил Новиков. – Импланты всё ещё влияют на его мышление, эмоции, восприятие. Но теперь это влияние не направляется извне.

Он отключил электроды и помог Алексею подняться с кресла.

– Однако остаётся вопрос о имплантированных воспоминаниях и личностных конструктах. Они внедрены на более глубоком уровне, чем просто цифровые команды. Они стали частью твоей нейронной архитектуры.

– Я всё ещё не могу отличить реальные воспоминания от имплантированных, – признался Алексей. – Например, та деревня в пустыне… иногда я вижу, как убиваю там людей, иногда – как отказываюсь выполнять приказ, а иногда – как обнаруживаю, что все уже мертвы от газа.

Новиков задумчиво кивнул.

– Возможно, все три версии содержат элементы правды. «НейроТех» разработал методику, которая не просто создаёт искусственные воспоминания, но модифицирует существующие, накладывая на них новые слои интерпретаций и эмоций.

Он подошёл к компьютеру и вывел на экран схему, иллюстрирующую этот процесс.

– Представь, что твоя память – это картина. Они не создают новую картину с нуля, а берут существующую и перерисовывают отдельные элементы, меняют цвета, добавляют или убирают детали. В результате ты помнишь событие, которое действительно произошло, но в искажённом виде.

– И как мне узнать, что реально? – с отчаянием спросил Алексей.

– Я могу помочь с этим, – неожиданно раздался женский голос от двери.

Все обернулись. На пороге лаборатории стояла доктор Елена Васильева. Бледная, с синяками под глазами, в простой тёмной одежде вместо привычного белого халата, но решительная.

– Васильева? – Алексей инстинктивно принял защитную стойку. – Как вы здесь оказались?

– Меня привёз ваш друг Стрелок, – ответила она. – После того, как я помогла вам в клинике, моё положение стало… небезопасным. Мне пришлось инсценировать собственную смерть.

Анна недоверчиво посмотрела на неё.

– Инсценировать смерть? Под носом у военной разведки и службы безопасности «НейроТех»?

– У меня были подготовлены пути отхода, – просто ответила Васильева. – Я давно знала, что однажды мне придётся бежать.

Новиков шагнул вперёд, протягивая руку.

– Елена. Давно не виделись.

– Андрей, – она пожала его руку. – Последний раз мы встречались на конференции по нейроинтерфейсам в Киото. Ты тогда предупреждал меня о военном применении нашей технологии, а я не слушала. Следовало прислушаться.

Алексей наблюдал за этим обменом с недоверием.

– Подождите. Вы знаете друг друга?

– Мы были коллегами, – объяснил Новиков. – Давно, до того, как проект «Химера» превратился в то, чем он стал.

– И оппонентами в научных кругах, – добавила Васильева. – Я считала его взгляды слишком консервативными, а он называл мои исследования неэтичными. Как оказалось, он был прав.

Она повернулась к Алексею.

– Я помогла создать технологию, которая сделала возможной имплантацию ложных воспоминаний. Теперь я хочу помочь отделить реальность от этих имплантаций.

– Почему я должен вам доверять? – спросил Алексей. – Вы работали с ними всё это время. Проводили со мной «терапевтические сеансы», которые на самом деле могли быть сеансами программирования.

– Справедливо, – кивнула Васильева. – И я не прошу доверия. Я предлагаю доказательства.

Она достала из сумки небольшой защищённый планшет и передала его Анне.

– Здесь моя личная копия всех протоколов работы с субъектом «Северов А.В.» Все сеансы, все модификации памяти, все имплантированные воспоминания и поведенческие паттерны. С временными метками, подписями ответственных лиц и техническими деталями процедур.

Анна быстро просмотрела данные, затем передала планшет Вере для более тщательного анализа.

– Если это подлинные документы, то это именно то, что мы искали, – сказала она. – Прямые доказательства незаконных экспериментов над людьми.

– Эти данные настоящие, – подтвердила Васильева. – И они не только доказывают преступления «НейроТех», но и могут помочь Алексею разобраться в своих воспоминаниях.

Она подошла ближе к Алексею, внимательно глядя в его глаза.

– Я знаю каждое воспоминание, которое было модифицировано или имплантировано. Знаю, когда и как это делалось. И я готова провести сеанс, чтобы помочь вам отделить реальность от вымысла.

– Сеанс? – насторожился Алексей. – Как те, что вы проводили в клинике?

– Похожий, но с одним важным отличием, – ответила Васильева. – В клинике я работала под наблюдением. Каждый сеанс записывался и анализировался службой безопасности. Я не могла показать вам правду, даже когда хотела.

Она посмотрела на Новикова.

– Если у тебя есть нейрокартограф, Андрей, мы могли бы использовать его для визуализации процесса. Показать Алексею разницу между его настоящими воспоминаниями и имплантированными конструктами в реальном времени.

Новиков задумчиво потёр подбородок.

– Он есть. Модифицированная версия стандартного медицинского. Но ты уверена, что это безопасно? После того, что произошло с его имплантами?

– С отключением от «Кукловода» риск непреднамеренной активации протоколов минимален, – ответила Васильева. – И это может быть единственный шанс для Алексея узнать правду о себе.

Все посмотрели на Алексея, ожидая его решения. Он колебался. Доверять Васильевой было сложно – она была частью системы, которая лишила его личности и свободы воли. Но если она действительно могла помочь ему отделить реальность от имплантированной лжи…

– Хорошо, – наконец решил он. – Давайте попробуем. Но при одном условии – все остаются в комнате и наблюдают за процессом. При первых признаках чего-то подозрительного вы меня останавливаете.

– Согласна, – кивнула Васильева. – Мне нечего скрывать. Больше нечего.

Следующий час ушёл на подготовку. Новиков настроил нейрокартограф, Вера подключила дополнительную систему мониторинга для контроля состояния имплантов, Анна и Макс оставались наготове, на случай, если что-то пойдёт не так.

Наконец, всё было готово. Алексей полулежал в специальном кресле, электроды присоединены к его вискам и затылку, над головой – голографический проектор для визуализации активности мозга.

– Я проведу вас через процесс постепенно, – объяснила Васильева, садясь рядом. – Сначала мы установим базовую линию – активность вашего мозга при воспоминании, которое заведомо настоящее. Затем перейдём к спорным, проблемным воспоминаниям.

– Как вы определите, какое воспоминание настоящее? – спросил Алексей.

– По паттерну нейронной активации, – ответила она. – Настоящие воспоминания активируют определённые участки мозга в специфической последовательности. Имплантированные используют немного другие пути, включают дополнительные участки, связанные с имплантами.

Она показала на голографическую проекцию над его головой.

– Видите? Синим будут отображаться ваши органические нейронные связи, красным – цифровые пути имплантов. Чем больше красного в активном