Муля не нервируй… Книга 7 - А. Фонд

Потому как жадно сверкнули его глаза, я понял, что деньги здесь любят.

— Думаю, сочтёмся, — кивнул я.

И мы приступили к выбору мехов. Не буду описывать сам процесс торга, как мы рассматривали эти меха, как проверяли мездру, как глядели на ворс. Хорошо, что меня Адияков немного подучил, так что я не ударил в грязь лицом.

— А вот ещё, — усмехнулся Егор и вытащил откуда-то со стороны мешочек. — Гляди-ка.

Он бросил мешочек мне в руки, так что я еле-еле успел его поймать. «Довольно увесистый», — подумал я.

— Раскрой, — сказал Егор.

Я раскрыл и зачерпнул то, что находилось внутри. На руках у меня искрились небольшие слиточки золота, примерно с ноготь большого пальца каждый.

— Золотой песок, — самодовольно усмехнулся Егор. — Забирай, Муля. Я думаю, в Москве ты ему найдёшь применение. И отдам недорого.

— Хорошо, — сказал я. — Только надо цену нормальную обсудить, сам понимаешь, его ещё пристроить в надёжные руки надо будет.

И мы приступили к торгу.

Когда мы вернулись обратно в дом, я был доволен, словно слон, тем, что удалось так относительно дёшево выторговать товары. И что теперь я врнусь в Москву не с пустыми руками. Адияков однозначно будет мной доволен, да и я собой был доволен. Часть мехов пойдёт Йоже Гале. Ещё часть я отложу для того, чтобы там матери, может быть, Дусе, или, может даже, будущей жене пошить шубки. Вот. Но, в принципе, навар должен получиться неплохой, особенно от реализации золотых слитков. Я уже потирал мысленно руки.

Я думал, что надо ещё посмотреть, где же Адияков спрятал бриллианты, но это явно не здесь. Насколько я помню, что он объяснял — это будет соседний улус, и туда ещё тоже надлежало мне заехать.

Тем временем старуха уже накрыла стол.

— Садитесь, а то остывает, — прошамкала она и демонстративно отвернулась, усевшись возле окна и взяв в руки какое-то шитьё.

Дети с любопытными мордочками повылезли из полатей и тоже пристроились рядом, с интересом глядя на нас.

Эх, если бы я знал, что здесь будут маленькие дети, я хоть бы конфет каких взял, а так у меня для них ничего не было.

— Тятя, — вдруг сказала девочка и что-то ещё пролепетала на якутском языке. Русского языка она практически не знала. И вот как с ней разговаривать? Это же моя сестра.

— Тебя как зовут? — спросил я и улыбнулся.

Она посмотрела на меня и опять сказала:

— Тятя.

— Она не разговаривает по-русски, — вздохнул Егор. — Старая Окулуун не научила её.

— Окулуун? — не понял я.

— Акулина по-вашему, — кивнул на старуху Егор, — видишь ли, эта Клавдия, мамка ихняя, она больше была по работе и тоже ими не занималась. Сами росли, как получилось. Вот и таки они теперь.

— А как же она с их отцом жили? — начал расспрашивать я.

— Да как. Приехал он молодой, красивый, здесь по этим факториям всё крутился. Клавка — баба справная, кровь с молоком. Вот он к ней и пристал жить. Она прожила с ним где-то четыре года, родились вот дети. Потом он уехал. Так она ещё немного пожила с этими детьми, а потом, вот видишь, захворала и умерла. Говорят, медведь её подрал.

Я послушал это всё и озадаченно хмурился. Дети остались сиротами, и вот что теперь с ними делать? Старуха их уже явно не вытянет.

— А старуха им кто? Бабушка родная? — спросил я.

— Да нет, какая бабушка. Окулуун, Акулина, здесь живёт просто так. Все, кто в этом улусе, так называют её своей бабушкой, а так она им никому не родная, но ко всем хорошо относится.

Я вздохнул. Вот жизнь.

Мы ещё немного посидели. Я ел их еду. Кулеш, какой-то тягуче-густой суп, квашенная репа, кровяная колбаса. Честно скажу, не понравилось, мне всё было невкусно, но тем не менее я вежливо что-то там ел. Хотя рыба была очень даже неплохая.

Потом старуха поставила перед нами что-то густое.

— Саламат, — пояснила она.

Я попробовал и скривился, стараясь, чтобы вышло незаметно — не понравилось. Саламат — это оказалась каша из муки, масла и молока. На любителя, в общем.

Тем временем старуха постелила нам постели, и мы легли спать. Я присматривался к детям, но они давно ушли — старуха их погнала на печь. Вот поэтому особо пообщаться не удалось, да и по-русски они не разговаривали.

А утром я проснулся рано, ещё все спали, и решил выйти, умыться и покурить, потому что все вот последние события они меня изрядно выбили из колеи. И хотелось подумать в спокойных условиях.

Я вышел на улицу и присвистнул: всё пространство вокруг — и земля, и трава, и деревья, и лабаз, и всё остальное — было покрыто снегом.

Первый снег.

Вот как меняется погода в Якутии — вчера было по-летнему тепло, а с утра уже снег.

— Нам нужно возвращаться обратно, — сказал я Егору, когда он тоже проснулся и уже вышел во двор умываться. Умываться предстояло из большой бочки во дворе.

— Чё так-то? — удивился он. — Хорошо же здеся. Я сюда люблю приезжать, отдыхаю душой и телом. Старуху сейчас заставим, пусть баньку истопит. Вечером посидим. Песни петь будем. Вчера так всё сумбурно было, а надо бы отдохнуть, водочки выпить, расслабиться, поговорить за жизнь. Тут нам и поговорить-то не с кем.

— Ну, вы же детей хотите нам отдать, — сказал я. — А мне ещё в два улуса смотаться по заданию Адиякова надо. Надеюсь, там других детей его не будет, — усмехнулся я.

— Да нет, он только с Клавкой жил, — покачал косматой головой Егор. — Ты не думай, это точно адияковские дети. Если не веришь, можешь кого хочешь здесь спросить.

Я обернулся вслед за широким взмахом его руки по всему горизонту. Кроме вот этих двух изб, ничего больше не было. Кого же тут спрашивать?

— Да, конечно, спрошу, — засмеялся я.

— Да нет, дети хорошие. Жалко их. Будут здесь — пропадут, толку с них не будет. Ну, разве что пацан охотником станет. Вот. А девчонка, когда до четырнадцати лет дорастёт, так её замуж и выдадут. Вот. А если в интернат заберут, то даже