Бои местного значения - Дмитрий Аркадьевич Зурков

мгновение прискакавший следом довольно объёмный то ли лавочник, то ли трактирщик еле успел затормозить перед кителем с погонами. И достаточно недовольным взглядом. Расценив последний, правда, на свой лад.

— Прощеньица просим, Вашбродь! Спасибочко Вам преогромное, што сволочонка ентова спаймали! Ща я ему горяченьких-то всыплю!..

Толстяк одной рукой пытается расстегнуть ремешок, другой уже тянется к мальчишке. За спиной ухмыляются в предвкушении забавы то ли его подручные, то ли очень инициативные борцы за справедливость, и, как всегда в таких случаях, вокруг нас моментально собирается толпа, охочая до халявного зрелища. Ну да, ещё в Средневековье любимым развлечением черни были публичные казни…

— Кольцо… — Командую негромко, но понятно всем знающим что к чему. Моментально Княжна, Даша и неудачливый воришка оказываются заслонёнными от потенциального агрессора со всех сторон.

— Вашбродь, мелюзгу-то отдайте на правёж! Виноватый патаму шта! — Доносится из толпы пьяненький голос, тут же подхваченный «общественным мнением». Никто из нас на шум не реагирует, каждый держит свой сектор.

— Да как так-то⁈.. Да што ж такое творится-то, а⁈.. Люди добрыя!.. — Жиробас, видя, что остаётся без добычи, начинает митинговать.

— Да не крал я! — Доносится из-за спины плачущий детский голосок. — У меня пятак был, Деля Симундовна дала!..

О, какие интересные имена на Руси встречаются! Даже приблизительно не представляю как сие записано в метрике…

— … Хотел калач купить, а меня на входе половой придержал, сказал деньгу показать!.. Потом пятак забрал, да подзатыльника отвесил, мол, неча тут оборванцам разным шастать!.. Вот не вру, ей-Богу! Пятак тот приметный был, с решки крестом поцарапанный!..

— Кто отобрал? — Голос Княжны звенит негодованием.

Мах делает полшага в сторону, чтобы мальчишке лучше было видно.

— Вон этот, слева который!.. — Тощая ручонка указывает на одного из помогальников, одетого типичным трактирным служкой. Тот как-то суетливо суёт руку в карман, но незаметно кинуть монету на землю не получается. Не та, всё-таки, реакция против Маха. Смазанное движение, резкий вопль, бедолага уже упирается носом в свои колени, задранная рука смотрит вертикально в небо, конвоец подхватывает медный кругляш, выпавший из ослабевших пальцев, осматривает его и, ухмыляясь в усы, громогласно объявляет:

— Вот он, пятак! А вот и крест на нём!..

Потом его колено почти незаметно пробивает по рёбрам «фисианта», и тушка закономерно переходит в положение «Дяденька, не бейте лежачего!». Толпа опять начинает шуметь, на сей раз по другому поводу…

Блин, надо как-то отсюда выбираться, нельзя на такой дистанции оборону держать!.. Выход подсказывает какой-то подмастерье, настойчиво пробивавшийся в первые ряды, чтобы увидеть все подробности своими глазами. Он запинается о чью-то ногу и, стараясь удержаться, хватается за мой рукав. Одновременно чувствую шаловливую ручку, пытающуюся прогуляться по моему карману… Доворот влево, правая жёстко фиксирует запястье «рабочей» грабки, левая по дуге летит к локтю, большой палец находит нужную точку. «Мастеровой» с диким криком выгибается вперёд и поднимается на носки, потом встречается со мной взглядом, полным боли и отчаянии. Толпа переключается на лицезрение нашей застывшей в непонятном танце пары…

Ох, ты ж мой хороший! Как здорово, что ты очутился здесь и сейчас!..

— Вот он, воришка! — Подпускаю в голос истерично-радостные нотки, затем ослабляю захват. Бедолага моментально соображает, что другого шанса спасти свою шкуру у него не будет. Вырывает руку, толкает «нижней частью спины» стоящую сзади толстую тётку так, что она приземляется на пятую точку, перекрывая доступ её спутнику, уже сообразившему что почём и тянущего руки к заветной цели. Потом, не разгибаясь, рвёт с низкого старта, скользким ужом ввинчиваясь между двух других тёток…

— Держи вора!.. — Народ, почувствовав, что праздник всё же состоится, ломится на азартный крик в другую сторону, освобождая возле нас пространство.

— Ну, а с тобой, любезный, мы сейчас пойдём и поговорим. — Воронцов одной только интонацией побуждает застывшего соляным столбом трактирщика испуганно ожить и взять курс на своё заведение, вывеска которого видна метрах в тридцати…

* * *

Чай, несмотря на все уверения лебезящего толстобрюха, был так себе и я даже посочувствовал Ольге Николаевне, привыкшей в Царском Селе к другим вкусовым нюансам напитка под этим названием, но, тем не менее, мужественно заевшей аж целую чашку трактирного «эликсира» действительно свежими изюмосодержащими сдобными булками. Мальчонка, назвавшийся Ванькой-мелким поначалу впал в ступор из-за такого пристального внимания к себе со стороны благородных дам и господ, но постепенно освоился и тоже принял посильное участие в чайной церемонии. И так же постепенно рассказал свою краткую биографию.

Они с братом стали безотцовщиной после того, как папка не вернулся с войны, затем, после смерти матери их забрала к себе двоюродная тётка. Но в связи с тем, что в семье появилось два «прожорливых байстрюка», её мужу пришлось несколько уменьшить количество потребляемой водки. Полгода он терпел такое безобразие, потом волевым решением отвёз их в Москву и сдал в приют. Который не относился ни к Ольгинским заведениям, ни к Синему Кресту, а был инициативой какого-то коммерсанта и не слишком даже по поверхностному рассказу отличался от ночлежки для нищих. Поэтому торгаш старался всеми правдами и неправдами отдать воспитанников в ведение частных лиц, в основном почему-то чиновного звания и возрастом далеко за сорок.

Одному такому хозяин и «сосватал» Ванюшкиного старшего брата, но он в тот же день сбежал и вернулся в приют весь избитый. Хозяин-благодетель, узрев такое попрание его воли, добавил бедному парню от себя лично и пригрозил, буде такое ещё раз повторится, запороть до смерти. Единственным человеком, вступившимся за братьев-сирот стала та самая загадочная Деля Симундовна. Она-то и стала выхаживать избитого мальчишку и, пользуясь выходным, отправила Ваню на рынок купить брату тех самых злополучных калачей. Ну, что ж, судя по выражению лица Ольги Николаевны, предстоит навестить ещё один приют…

Ехать было не очень далеко, и минут через пятнадцать мы уже стояли возле неказистого особнячка, лет сто назад построенного каким-нибудь мелким чиновником по его понятиям о тогдашней моде на постройки. Из меня, конечно же, ещё тот архитектор, но, по-моему, такое называется «московский ампир». Обшивка тёсом, семь узких высоких окон, портик с шестью колоннами и обретающийся возле двери сурово настроенный дворник, явно не желающий пускать нас внутрь. Явно и безуспешно. Мах с Клёном, почти не заметив сопротивления, перемещают работника метлы в сторону от крыльца, освобождая нам проход.

— Всех впускать, никого не выпускать. — На ходу провожу краткий инструктаж «извозчиков», замыкавших шествие, после чего догоняю ушедшую вперёд «комиссию».

— Я покажу! — Мальчонка несётся по полутёмному коридору так, что мы едва поспеваем за ним, и испуганно тормозит перед одной из дверей,