Физрук: на своей волне 3 - Валерий Александрович Гуров

— Ты прав. Слишком много чести для такого козла, как он, — выпалила она.

— Во, другое дело!

— Я, кстати, надеюсь, что он скоро из школы свалит окончательно, — добавила Соня, нервно ёрзая на кожаном сиденье. — Он сам мне говорил, что работа в школе для него как каторга.

— Ну, — протянул я, — значит, недолго осталось.

Она чуть улыбнулась. И продолжила дальше тарахтеть. Я быстро смекнул, что Соня попросту изменила стратегию: если поначалу она жаловалась на свою нелёгкую, то теперь перешла в наступление — поливала трудовика грязью.

Я для себя решил так: раз уж тема неизбежна, то стоит выжать из неё пользу. Пусть говорит — может, расскажет что-нибудь дельное.

То, что трудовик никакой не педагог, а случайный пассажир, я понял давно. Этот фрукт не любил детей, не вкладывался в них. И вообще вёл себя как человек, которому школа нужна не ради миссии, а ради какой-то выгоды.

А значит, в его истории была подоплёка.

— Слушай, Сонь, — я покосился на неё в зеркало заднего вида, — как я понимаю, этот крендель недавно устроился в школу?

— Ну да, — кивнула завуч. — За недельку до того, как ты в больницу лёг. Ты что, не помнишь?

— Память после больнички дырявая…

Фраза, которой я уже не раз прикрывался, сработала как всегда безотказно. Соня задумалась.

— А-а-а… вот оно что, — протянула она. — А я-то всё думала, почему ты практически ничего не помнишь. Да ты вообще, если честно, другим человеком стал после того, как тебе больничный закрыли. Совсем другим.

Я не ответил, чтобы эту тему не развивать. Знала бы она, что я не просто другой, а… совсем другой.

Соня помолчала, но, видя, что я не собираюсь ничего говорить, вынесла свой вердикт:

— Может, оно и к лучшему, Владимир. Ты прежний был слишком мягким… без обид.

— Да ну, — усмехнулся я. — Какие обиды, мягкие долго не живут. Но мы сейчас не обо мне. Ты хотела рассказать, зачем твой бывший… кхм, возлюбленный пришёл работать в школу.

Соня отвела взгляд, снова поёрзала на сиденье, потом пожала плечами:

— Честно? Не знаю. Когда я спрашивала, он всё время съезжал с темы. То шутками отмахивался, то переводил разговор.

— Понятно… — протянул я. — А бизнес у него какой?

— Тоже толком не знаю, — призналась завуч. — Говорил, что «дела идут», но без конкретики. А если я пыталась уточнить, сразу становился раздражённым.

— Мутный, значит, — я крепче сжал руками руль. — Но при бабках.

— Да уж, — вздохнула Соня. — Теперь понимаю, что я даже не знала, кто он на самом деле.

Я никак не прокомментировал, помолчал, беря время на подумать. Такое ощущение, будто этот «Котя» специально нарисовался в школе и явно не ради зарплаты, а ради чего-то другого. Что-то тут нечисто.

— Ну, — продолжил я, — если мужик с бизнесом идёт работать в школу за копейки — значит, ему нужно не место, а прикрытие.

Соня нахмурилась, тоже задумавшись. Видимо, раньше такие мысли её не посещали, а если и посещали, то быстро отходили на второй план.

— Думаешь, он что-то мутил? — прошептала она.

— Думаю, что просто так такие типы у доски не стоят… Зная тебя, Сонь, — добавил я с лёгкой усмешкой, — могу предположить, что ты вытрясала из него информацию по чайной ложке. А если и ты не докопалась, то, значит, твоему дружку было что скрывать.

— Ну будет… что ты из меня зверя делаешь… я же всё ради дела…

Она смущённо опустила глаза. Мы немного помолчали. Соня задумчиво смотрела в окно, потом снова покосилась на меня.

— Вроде как… что-то связанное со стройкой, — припомнила она. — Точно, он Леониду Яковлевичу как-то рассказывал, что разбирается в строительстве, мол, «всё знаю от и до».

Я кивнул, но ничего не ответил. Зато внутри сразу щёлкнуло — пазл начал складываться.

Если у него был бизнес, связанный со стройкой, то это могло объяснить, почему он выбрал вакансию трудовика. Формально всё логично: мастер на все руки, умеет обращаться с инструментом, может и ребятам показать. Только вот одно «но» — зачем? Зарплата копеечная, особенно на четверть ставки. Ну-у, версию с энтузиазмом я и так сразу отмёл.

Я задумался. Если этот недоделанный Котя пришёл не ради денег… то ради чего? Доступа. К чему? К помещениям, материалам, школьным складам? А может, к кому-то из сотрудников или детей?

— В общем, мутная история, — сказал я вслух. — Не клеится.

Соня только отрывисто кивнула:

— Я тоже теперь думаю, что что-то там не чисто.

— Разберусь, — пообещал я.

Может, Аня знает подробности — она с ним ближе общалась. Или при следующей встрече с директором узнаю, зачем ему вообще был нужен такой кадр.

Я чуть сбросил скорость, потому что впереди показался перекрёсток.

— Кстати, — добавил я, — любопытный момент: ведь именно директор его и устроил, верно?

— Ну да, — ответила Соня. — Через знакомых. Говорил, что человек надёжный, с опытом.

— Ясно.

Я уже прикидывал в голове, как эту ниточку аккуратно потянуть, чтобы увидеть, что скрывается за фасадом «учителя труда».

Далеко ехать не пришлось. Всего через пару кварталов Соня попросила остановиться у старой пятиэтажки с облупленной штукатуркой.

— Вот мы и приехали, — сказала она, кивая на дом.

— Удобно, — хмыкнул я. — От школы минут десять пешком.

— Да, бабушка когда-то специально добивалась, чтобы нам дали квартиру здесь. Тогда и школа была рядом, и транспорт удобный — во все концы города, — ответила Соня с какой-то теплотой в голосе.

— Прям династия ударников образования, — пошутил я, глуша двигатель.

Соня усмехнулась, но в её улыбке читалась грусть.

— Ну, вообще-то ты не так уж далёк от истины. Работа в школе у нас почти семейная традиция. Бабушка, мама — обе были здесь. Бабушка директором когда-то была. Потом мама заняла её место… до тех пор, пока не пришёл Леонид Яковлевич.

Я отметил, как на слове «пришёл» голос Сони стал резче.

— А вот у меня стать директором не получилось, — добавила она после короткой паузы.

Я посмотрел на неё внимательнее. Сказано было с обидой, но не только. В этом