Целитель - Михаил Васильевич Шелест

познакомил меня с сестрами: Настей, Марией и Еленой — девчонками погодками, младшей недавно стукнуло девять, старшей, Насте, двенадцать. Настя мне понравилась больше других. У неё глаза так и искрились, а с лица, при взгляде на меня, не сходила добрая улыбка. Ни Мишаня, ни девчонки и не думали снег убирать, а наоборот, валялись в сугробах, баловались и разбрасывали его.

Когда я стал играть в снежки с «правыми» соседями, увидел, что ребятам «слева» это не понравилось и, судя по всему, они стали готовить для нас каверзу. Они косились на меня с явно не добрыми намерениями. Тут я и представил весь ход наших дальнейших взаимоотношений. Хе-хе…

Пришлось продемонстрировать наши силы и я крикнул к себе всех моих «дружинников», с которыми мы принялись грузить снег в сани, покрытые рогожей и возить его к Москва реке, чем сначала привлекли внимание, а потом и возбудили интерес соседок. А у соседей слева интерес ко мне пропал.

— Возьми нас с собой? — попросила раскрасневшаяся Настя.

Она стояла с большими салазками. За ней стояли её сёстры. В руках у Насти был крюк с верёвкой.

— Ха! Хитрые! — одобрительно подумал я.

Мы-то с парнями ехали на санях, стоя по бокам на полозьях.

— Здорово придумали! — сказал я. — Цепляйтесь.

— Мы всегда так катаемся, — улыбнулась Настя и, накинув железный крюк на задок саней со снегом, быстро уселась в санки сама и посадила впереди себя сестёр.

— Трогай, — крикнул я и подумал, что нужно сделать лыжи. Как это я до сих пор не додумался? Наверное потому, что рядом с нашим селом в Новгородчине горок приличных не было.

Спуск к реке со стороны усадьбы Глинских хоть и был довольно полог, но уже хорошо раскатан повозками, а поэтому наши сани неслись быстро. Я смотрел на катящихся вслед за санями девчонок, радостно визжащих, и мне, почему-то стало такрадостно, что захотелось заорать или запеть. Но я сдержался. Как-то вдруг стыдно стало своего порыва.

Хоть я уже свыкся со своим здешним возрастом и мало отличался повадками от мальчишки, но всё-таки многие прожитые мной жизни давлели над детским сознанием и иногда перебороть себя старого у меня не получалось.

На льду наши сани занесло. Занесло и маленькие с девочками. Они, не без воли седоков, опрокинулись. Девочки так задорно при этом смеялись, что я, не удержавшись и решив добавить им веселья, взял лопату, и стал забрасывать их снегом. Вдоль реки дул ветерок, который подхватывал снег и развевал его, слово шелуху обмолоченного зерна. Девчонки в ответ стали бросать снег в меня… А потом напали меня и повалили в снег. А потом… Потом пригласили к себе в гости.

— А что у вас есть интересного во дворе, чего у нас нет? — спросил я, зная, что дети в дом в гости не ходят, тем более мальчики к девочкам. — А мы играем в шалыгу и в городки. У нас большая ватага охочих до игрищ ребят.

Я показал рукой на членов своей команды.

— Это кто? — спросила Настя. — Дворовые слуги?

— Это мои други. Боевые холопы.

— Боевые холопы? — удивилась девочка. — Разве так можно? Ты ведь и сам ещё не воин. Сколько тебе лет? Четырнадцать?

Я решил прибавить себе возраст и кивнул.

— Ну, вот… У нас Юрки восемнадцать и он в воях у боярина Данилы Васильевича Патрикеева-Щени вместе с отцом и дядей Михаилом. Они и сейчас на войне. А Мишку на войну не взяли. Хоть ему и четырнадцать. А дядя наш Михаил в большом полку воеводой. Вот.

— Меня тут оставили за вами приглядывать! — буркнул Мишаня.

Я махнул рукой.

— Ну и что? Когда-то ведь возьмут на войну, а мы уже сейчас готовимся. У нас и оружие и доспехи имеются. А как вашего дядю величать? — спросил я на всякий случай. Большой воевода — это солидная должность.

Девочка выпучила на меня свои и так слегка выступающие глаза.

— Как это как⁈ — возмутилась она и сказала гордо. — Князья Глинские мы! Дядя — Михаил, а отец Василий Львовичи.

— Ёксиль-моксиль! — удивился я мысленно. — Слева будущие родственники Ивана Грозного, справа его будущая мать Елена.

Я посмотрел на младшую Настину сестру, которая смотрела на меня с хитрой улыбкой.

— Да-а-а… Тесна Москва, — подумал я.

* * *

Вот так я познакомился с семейством Василия Глинского. Что для меня оказалось большой неожиданностью. Такой большой, что я постоянно думал об этом и думы мои отодвинули на задний план думы о предстоящей встрече с царём Василием Ивановичем.

Наша встреча и близкое знакомство с фамилией могло принести мне как большие преференции, так и серьёзные проблемы. Глинских ведь во время бунта сорок седьмого года придут убивать и кое-кого убьют тогда, а кое-кого и после. Всех, кто был близок царице Елене, так или иначе Шуйские изведут. А сейчас познакомившись и сойдясь, неужели получится отказать ей в помощи по управлению страной после смерти царя Василия Ивановича? Вот уж точно, только из-за этого придётся прятаться в Соловках.

Мне уже давно стала понятна судьба моего визави. Догадался я, что КТО-ТО перенёс меня в тело Фёдора Колычева, в дальнейшем ставшего настоятелем Соловецкого монастыря, а в дальнейшем, митрополитом Филиппом, восставшим против опричнины царя Ивана Грозного, разжалованного им и погибшего от рук Малюты Скуратова двадцать третьего декабря тысяча пятьсот шестьдесят девятого года.

В шестьдесят два года умереть в это время ещё умудриться надо. Я-то — ладно. Могу и до ста пятидесяти дожить, если не убьют. А мой исторический персонаж как умудрился? Или бытие выстроило историю уже с моим присутствием? Может и не было в прошлом другого митрополита Филиппа? Тогда с какого перепуга меня задушит какой-то Малюта Скуратов? Неужели у меня и силы не будет, ему сердце сжать? Даже если мне руки скуют! А не нужны мне руки, чтобы человека жизни лишить. Да-а-а-а… Странная история.

То есть, сегодня, после встречи с Глинскими, я снова вернулся к обдумыванию своей дальнейшей жизни. Ведь не сам я сюда жить переехал, а отец привёз. А значит я попал в самый центр исторических событий случайно, а не по своей воле. Случайно? Хм! Писали же, что исследователи в моё время, что Филипп был любимцем Ивана Грозного. А я всё думал, каким любимцем? Где тот Филипп, а где Иван Васильевич.