Тот, кто пришел из завтрашнего дня (1-11часть) - Алёна1648

— Ну, допустим. — Голос его чуть жёстче, чем прежде. Он делает шаг назад, складывает руки на груди. — Но ты говоришь, что эти методики заменят старые. А если нет? Ты что, пророк?

И вот оно.

Мирослав ощущает, как внутри что-то холодеет. Это был новый виток атаки, другой, но не менее опасный. Карпов хочет, чтобы он произнёс одно неверное слово. Чтобы он сказал «да». Чтобы подтвердил своё убеждение безоговорочно.

Потому что если он скажет «да», то это будет сигналом. Карпов тут же спросит: «А откуда тебе это известно?» Он не остановится, он будет копать, намекать, задавать вопросы, загонять в угол.

Он хочет услышать что-то, что можно потом обернуть против него.

Но он этого не получит.

Мирослав выдерживает паузу.

На его лице сохраняется лёгкая, чуть насмешливая улыбка, но внутри — напряжение, холодный расчёт. Весь зал ждёт его ответа. Все они — врачи, сомневающиеся, нейтральные, поддерживающие, преданные Карпову — все сейчас следят за тем, как он выйдет из этой ловушки.

Он не скажет «да».

Но и «нет» он тоже не скажет.

Мирослав сохраняет внешнее спокойствие, хотя внутри уже ясно понимает, что Карпов выжидает его промаха. Не стоит поддаваться эмоциям, не стоит показывать ни тени сомнения. Он нарочито медленно убирает в карман карандаш, с которым записывал что-то в блокноте, складывает руки перед собой и только после этого отвечает ровным голосом:

— Я не пророк, Карпов. Я врач. У меня есть аналитический ум и научный подход.

Некоторые врачи одобрительно кивают. Фраза сказана так, что кажется очевидной, логичной. Кто может поспорить с тем, что врач должен мыслить научно?

Но Карпов не собирается сдаваться. Он подаётся вперёд, взгляд его скользит по лицу Мирославу, цепляясь за каждую деталь, словно пытаясь выловить слабину.

— Тогда скажи, если бы к тебе пришёл пациент и спросил: «Доктор, стоит ли мне доверять этому методу?» Что бы ты ответил?

Мирослав выдерживает паузу.

«Он хочет, чтобы я дал прямой ответ. Чтобы сказал „да“ или „нет“. Если скажу „да“ — он спросит, откуда мне такая уверенность, и прижмёт к стенке. Если скажу „нет“ — мне же это припомнят в следующий раз».

Поэтому он наклоняет голову чуть набок, будто раздумывая, а затем говорит спокойно, но с оттенком лёгкой усталости:

— Я бы объяснил пациенту всё, что ему нужно знать. Какие у метода есть преимущества, какие недостатки. И дал бы возможность самому сделать вывод. В конце концов, наша задача — лечить, а не приказывать.

Карпов щурится.

— Значит, сам ты не уверен?

Мирослав спокойно выдерживает его взгляд.

— Я уверен в результатах, которые видел. В исследованиях, которые изучил. Но если ты, Карпов, хочешь абсолютных гарантий — это к знахарям, не к врачам.

В зале раздаётся лёгкий смешок. Кто-то отводит взгляд, кто-то переглядывается с соседями. Карпов молчит. Он понимает, что проиграл этот раунд.

Но в глазах его всё ещё горит холодное, выжидающее пламя. Он не сдаётся. Просто берёт паузу, чтобы нанести следующий удар, когда момент будет более удобным.

«Пусть ждёт. Если он хочет войны, он её получит. Но я не дам ему повода для атаки».

* * *

Мирослав молча собирает бумаги, методично складывая их в кожаную папку. Движения его неторопливы, но в них есть напряжение, которое чувствуется в каждом лёгком касании пальцев, в том, как ровно он выравнивает углы, будто хочет обрести в этой механической, привычной процедуре некое равновесие, вернуть себе контроль.

Совещание подошло к концу, но тяжесть в воздухе не рассеялась. Врачебный совет расходится медленно, словно неохотно, будто каждый чувствует, что в этой комнате осталось что-то неоговорённое, невысказанное, какая-то невидимая тень, что не желает растворяться.

Николай оказывается рядом, будто материализовавшись из воздуха, и наклоняется к нему, говоря едва слышно:

— Ты чертовски выкрутился. Но в следующий раз будь осторожнее.

Мирослав не отвечает сразу. Он заканчивает с бумагами, защёлкивает папку, с силой вдавливая металлический замок, а потом поднимает взгляд на Николая. Глаза у него усталые, но насмешливые.

— Знаю.

Уголки губ чуть дрогнули в тени улыбки, но радости в ней нет. Просто жест, просто реакция, за которой скрывается понимание: это была лишь первая схватка. И она не стала решающей.

«Это не конец. Это только начало. Они пока не поняли, но рано или поздно начнут догадываться. Мне нужно быть вдвое осторожнее».

Он делает шаг к выходу, но не успевает преодолеть и половины расстояния, как вдруг чувствует это — взгляд.

Чей-то холодный, настойчивый, безмолвный взгляд, который прожигает затылок.

Мирослав останавливается на секунду, не спеша оборачивается.

Карпов.

Тот стоит у двери, чуть в стороне, сложив руки на груди, и смотрит. Не отводит глаз, не меняет позы, не делает никаких резких движений, но от его неподвижности веет напряжением. Какой-то внутренний механизм в его голове, в его чётко выстроенной системе расчётов щёлкает, оценивает, анализирует.

А затем медленно, едва заметно, Карпов улыбается.

Не широко, не добродушно, а как хищник, которому показали новую, ещё не изученную, но уже интересную добычу.

Мирославу не нужно было слов, чтобы понять: Карпов не проиграл. Он не признал поражение, не отступил. Он просто сделал паузу.

«Я не проиграл сегодня. Но и он тоже».

Мирослав выпрямляется, бросает на Карпова долгий взгляд — не вызывающий, не агрессивный, но спокойный, выверенный, точно поставленный. Он смотрит не как подчинённый, не как врач, который должен отчитываться перед старшим коллегой, а как равный.

Потом отворачивается, делает шаг и выходит в коридор.

Спина остаётся напряжённой ещё несколько секунд.

Только когда он сворачивает за угол, когда тяжёлый воздух кабинета остаётся позади, он позволяет себе сделать медленный, полный напряжённого выдоха вдох.

Эта игра только начинается.

* * *

Коридор тянется бесконечно длинным, серым, чуть освещённым полосами электрического света, мерцающими под потолком. Кажется, что стены здесь чуть сужаются, будто давят на плечи, будто хотят вытолкнуть его обратно в ту комнату, где остался Карпов, где остались врачи со своими сомнениями и подозрениями, где он только что прошёл по самому краю.

Шаги гулко отдаются в пустоте.

Мысли не умолкают.

Он держался. Он выкрутился. Он сказал ровно столько, сколько было нужно,