Немезида ночного ангела - Брент Уикс

тело летит по дуге, которая превращается в параболу, и, ускоряясь, минует одну палубу за другой. Она приземляется посреди дыры в корпусе, прямо в бурлящий поток, а затем просто исчезает. Я ждал услышать, как ее спина глухо ударяется об океан, но вода проглатывает звук так же быстро, как и ее тело. Водяной туман, поднимающийся из этой шипящей распахнутой пасти, ни на секунду не окрашивается в розовый цвет.

Ее уход из этого мира ничем не отмечается, и только на лице Лэндина проступает ужас.

Он падает на колени, хнычет.

– Молчать, – приказывает Рефа'им. Когда у Лэндина не получается повиноваться, он говорит: – Замолчи сам, или тебя заставят замолчать. Выбирай.

Щеки Лэндина карикатурно надуваются от того, как сильно он старается подавить рыдания, его лицо розовеет, а затем краснеет, на лбу проступает пот, по щекам бегут слезы.

Странно, но я почти ничего не чувствую. Должно же было хоть что-то шевельнуться в моем сердце. Если бы оно у меня было.

– Принимая решение не делать выбор, ты все равно делаешь выбор, – говорит Рефа'им.

– Не знаю, что ты хочешь доказать, но у тебя явно ничего не получается. Я даже не понимал, что ты делаешь.

– Да. Зато теперь понимаешь и знаешь, что я не шучу; выходит, ты уже усвоил два урока. – Рефа'им подает знак рукой. На платформу выводят еще одного человека, который встает рядом с Лэндином. Этот мужчина – хорошо одетый, красивый и улыбчивый, – похоже, не видел, что произошло здесь несколько секунд назад. Впрочем, его улыбка меркнет при виде ужаса, написанного на лице Лэндина, и он тоже падает на колени, молча моля о помиловании.

– Выбери одного. Или умрут оба, – говорит Рефа'им.

– Я не стану участвовать в твоей омерзительной игре, – отвечаю я.

Рефа'им не пытается заверить меня в том, что правда их убьет. Он просто пинает в грудь сначала Лэндина, потом второго мужчину. Красавчик уворачивается от пинка и балансирует на краю.

– Что вы делаете? Что вы делаете?

Рефа'им снова пинает его; тот падает вниз и скрывается с глаз. Снизу доносится шлепок, как от разбившейся дыни – это человеческий череп на огромной скорости столкнулся с чем-то более твердым.

Почему-то, несмотря на весь мой жизненный опыт и на все, что я знаю о тьме и живущих в ней людях, неумолимая жестокость Рефа'има приводит меня в ужас.

Но я не отвожу взгляд.

Я все время смотрю только на него.

Рефа'им глядит, как они падают, затем поворачивается ко мне. На его лице нет улыбки. Он взмахивает рукой, поднимает три пальца.

– Мы все выбираем за других, Кайлар. Некоторым приходится выбирать чаще и за очень многих людей, просто в силу нашего высокого положения. Сам по себе этот принцип неважен, но приносит он как благо, так и вред. Точнее, всегда и то и другое. – Он с сожалением улыбается. – Мир устроен так, что некоторым людям приходится занять место бойца, который отдаст жизнь за свой отряд, сделает жену вдовой, лишит детей отца, а родителей – сына. Кто-то окажется на месте генерала, который отправит этот отряд удерживать ворота и будет готов пожертвовать не только одним бойцом, но и всем отрядом, или даже целым взводом, чтобы враги не смогли взять город. Одни жизни сравниваются на весах с другими жизнями, одни несчастья с другими несчастьями.

Кайлар, не каждая война любезно позволит тебе выбирать, кого спасти.

– Я не стану участвовать в твоей игре, – повторяю я.

– Если ты решаешь не спасать никого, то поступаешь как пацифист. Конечно, так тоже можно, но для тебя это очень странный выбор. Разве ты имеешь право сказать, что поступаешь по совести, если позволяешь другим умереть только ради того, чтобы твои руки оставались чисты? И как удобно прикрывать подобными отговорками свою трусость и эгоизм. «О нет, я ни за что не стану воевать. Это же неправильно… а еще грязно, тоскливо, неудобно, кто-то будет отдавать мне приказы, меня могут изувечить или убить…»

Но ты выбирай, как хочешь, Кайлар. Или не выбирай вообще. На этот раз перед нами трое. Двое на одной стороне, один на другой. Хочешь решить, кто окажется в какой группе?

Сам того не желая, я перед тем, как ответить, смотрю на узников. Они стоят на коленях у края пропасти, вид у них потрясенный. Никто не видел, что стало с предыдущими. Две молодые женщины моего возраста и старик. Что они сделали, раз оказались здесь?

Постучав пальцем по губам, Рефа'им какое-то время размышляет, затем спрашивает:

– Киниджи, сколько их у нас осталось?

– После этих троих – еще восемь, – с улыбкой отвечает она. Киниджи явно наслаждается происходящим.

– Ах, значит, еще предостаточно. Как же их много! Нам стоит спросить, кто они. Но это может нам только помешать, правда? И это ведь неважно, да? Каждая жизнь – бесценна, верно?

Он велит Киниджи отвести старика в одну сторону и двух женщин в другую. Одна – миловидная, другая – чересчур полная, почти некрасивая.

Ужасно думать о них так за несколько секунд до их гибели, да? Но они обе молоды, обе темноволосы, одеты похоже, и больше я ничего о них не знаю.

– Выбирай, кого ты спасешь, Кайлар, – говорит Рефа'им. – Или не выбирай никого, как пожелаешь. Повторю, чтобы тебе было совершенно ясно: отказ от выбора означает, что погибнут все.

Глаза узников становятся огромными – они поняли, что происходит.

Одна женщина начинает плакать. Другая как будто окаменела, не верит в происходящее. Старик лишь бессильно вздыхает и упирает взгляд в пол. Он думает, что выбор очевиден.

Выбор и правда очевиден. Чтоб меня. Но как же плохо, что я испытываю от этого облегчение.

Я говорю:

– Пацифизм, или храбрость, или трусость здесь ни при чем, потому что это – не война. Это – убийство, и отвечать за него только тебе. Я не повинен ни в чем из того, что ты сейчас сделал.

– Кайлар. Брось. «Это не война?» Разве маневры, которые совершают войска перед первой битвой – не часть войны? Все то, что я делаю сегодня, – это предупреждающие действия, которые могут изменить ход грядущего побоища. И я согласен. Тебя ни в чем нельзя будет обвинить, если только ты не откажешься спасать жизни. Это будет стоить тебе всего одного слова. Время, – говорит Рефа'им и делает шаг вперед.

Время? Что?

Он подходит к женщинам.

– Двое! Двое! – кричу я. – Я спасаю двоих.

Он останавливается и кивает, сдерживая улыбку.

– Хорошо.

Почему-то мне кажется, что я потерял все.

Старик произносит:

– Прошу,