Володарь железного града - Яр Серебров

class="p1">[ii] Йоунсбоук— сборник правовых норм средневековой Исландии, датированный 1281 годом, древнейший исландский правовой кодекс. Является одним из основных письменных источников исландского права после перехода Исландии под власть норвежской короны в 1262−64 годах. Происхождение кодекса Йоунсбоук связано с деятельностью исландско-норвежского законодателя Йона Эйнарссона, аналогичный сборник действовал до 15 века и в самой Швеции, оговорённый пункт имелся в разделе 8, Landabrigðabálkur (Землеустройство), правда он относился к ярлам под властью короля, но если под правильным углом осветить проблему то и Рюриковичи попадали в данную категорию.

[iii] В Швеции XIV века с большими мерами длины дело обстояло ещё хуже, чем на Руси. В каждой провинции бытовала своя миля (изначально, миля заимствована германскими племенами у римлян во 2–3 веках н. э.) 1 финская миля = около 6 000 метров; 1 смоландская (юг Швеции с главным городом Мальмё) = около 7 000 метров; 1 вестергётландская миля (запад Швеции с главным городом Гётеборгом) = около 13 000 метров; 1 далсландская миля (западная Швеция) = около 14 485 метров. Бирюч имел ввиду смоландскую милю, то есть расстояние от места встречи до новой границы составляло около 300 километров, в вот ниже и сама граница. Обозначена красненьким штрихом.

Простецкие краны

Глава 21

Боровск. Воротынское княжество.

Вечевая площадь напоминала растревоженный улей, не протолкнуться. Помимо городских немало люду прибыло с окраин. Поглазеть на необычное зрелище заодно и пожрать, нахаляву. Новые власти без сожаления тратили запасы предусмотренные на случай осады, потому как этой самой осады и не случилось. После того как пушками вынесли городские ворота, а после, слаженным залпом картечи «зачистили» юго-восточную стену, заговорщиков, повязали сами жители. И двух часов не прошло, а верхушка Боровска вышла встречать командиров с хлебом-солью.

Мастерское переобувание в воздухе местной элите не помогло. Князь распорядился провести образцово-показательный процесс со всей строгостью. Допросы вели с пристрастием, очными ставками и фиксацией показаний на бумаге и звуковых пластинах. По ходу пьесы инспекторы разбирались с карточками оценки доказательств для чего приволокли счётную механическую машину, производившую своим треском и вращающимися цифрами неизгладимое впечатление на аборигенов. Суд организовали княжеский, выездной, потому как городские делами об госизмене не занимались. Около церкви, полукругом, поставили сборно-разборные трибуны высотой в четыре яруса, где заседали вирник с помощниками, трибун и присяжные, а также представители власти — коменданты городков и ближайших военных поселений.

Вечерело. Снег валил крупными хлопьями и, попадая на брезентовые навесы трибун медленно истаивал, а вот над обвиняемыми пдобных удобств не имелось. Местные и московские бояре, городские старшины и заводилы, попавшие под раздачу заодно с покровителями, общим числом сорок три человека вид имели пришибленный и куковали в подвесных клетках с навесными замками, чем-то напоминая ряд с «попугаями» на птичьем рынке. Одеты подсудимые в полосатые робы, на главе красовался а-ля колпак ведьм, а под клетками ещё и алые угли тлели. Формально для согрева, а реально для создания соответствующей демонической атмосферы, дополняемой факельной подсветкой и отлитыми из чугуна химерами. Качаясь на ветру клетки с людьми устрашающе скрипели и звенели, вызывая начисленные пересуды. Впрочем, большинство обвиняемых из ремесленного люда не трогали, те формально прибывали под домашним арестом.

Истислав Александрович бывший вирником вид имел уставший. Под глазами мужчины образовались тёмные круги, а лицо слегка побледнело. Многодневный процесс подходил к своему логическому концу. Зачем князю нужно было представление, Истислав Александрович не понимал. По его мнению, всё было ясно после первых же допросов, однако, сдебное следствие он вёл тщательно, не допуская каких-либо отклонений от протокола ибо должностью дорожил необычайно. Хорошее жалование и атрибуты в виде почётных алебардистов, большого щита с гербом на трибуне, печатей всяких разных, развевающегося флага и небольшого гонга, что держал в клюве серебряный ворон, здорово поднимали его значимость. Да и вид был отпадный. Синяя, отливающая в ультрамарин, эстетичная форма из дорогой ткани со стоячим воротником и разрезом на груди и багрового цвета тога, перекинутая через плечо. Красота! Вышитый шёлком служебный пояс. Накладные бляхи на нём обозначали статус, должность и звание. Нашивка на рукаве — герб службы и прерывистые «кодовые» полоски, последние отражали цифровой социальный статус, в баллах. Завершала образ судьи брошь с вороном, держащим в цепких лапках весы Фемиды, символ вирников и… неподкупности. У его соседа, трибуна форма такая же, но цвета чёрного, а на броши тот же вран княжеский меч держит, а не весы. Вообще форма у дворян, так прозвали в княжестве чиновников, имела единый крой отличаясь лишь атрибутами, качеством материла и цветом.

Истислав Александрович тяжело вздохнул, открыл папку с закладкой и, совместив щелевые перфокарты процесса, ударил в гонг.

— Двадцать седьмой, — едва слышно произнёс мужчина слегка охрипшим голосом.

Помощник кивнул в ответ и, схватив крюк, подбежал к номерованным клеткам, зацепил там нужную и по тросу споро потянул к трибунам.

— Боярин Дмитр Завидич. Всё ли разумеешь в предьявленной тебе ябеде али нет? — обратился вирник к подсудимому.

Тот опасливо обернулся, некоторые его излишне резкие коллеги уже сидели в масках-намордниках, а самых буйных и вовсе поместили в гиббетинг, особый костюм-клетку из уклада, чем-то напоминающий гроб, в нём даже пошевелиться было затруднительно. Подсудимым, тем кто владел грамотой, предъявили обвинительное заключение, прочим же зачитали. В сложившихся обстоятельствах надо было быть круглым дураком, чтобы не понимать кого и за что, судят. А таковых среди заговорщиков не было. Понимали они всё, но всеми силами пытались соскочить со скользкой темы.

— Говори. Коли лаяться не станешь ничего тебе не сделается. В нашем суде, свобода слова! — вирник зло посмотрел на сверкающих глазами обидчиков в масках, наговоривших всяких непотребств лично ему и князю.

— Азм боярин московский, а значит и суд треба вести с представителями МОЕГО князя. А по Русской Правде…

Истислав Александрович внезапно покраснел и громко стукнул ладонью по столу:

— Стоп, нахрен! Сызнова свою шарманку затянули! Какая ешо Русская Правда⁈ В княжестве цельно лето свои коны действуют, в том числе кодекс разбойный. Мирошка! — вирник обратился к бирючу по Боровску. — Сколь коны княжеские по граду зачитывал?

Молодой парень от неожиданности резко подскочил, вытянулся в струнку, но, сообразив, чего от него требуют, полез в небольшую книжицу, журнал выступлений, и отчеканил:

— Ежели про кодекс разбойный речь, в Первоцвет и травник единожды, в листопад дважды. Всего же выходит, четырежды.

Вирник снова обернулся к боярину:

— Ну. Пошто тебе ешо надобно?

— Не из ваших мест я и о конах сих не ведал, в студень токмо в Боровск прибыл.

— Незнание кона от вины не освобождает! — судья со